«От внешней привлекательности человека („выглядишь на миллион долларов…“) до важности предстоящей встречи с приятелями („у меня к тебе дело на сто рублей“). Но „времена не выбирают, в них живут и умирают“».
Ну, хорошая цитата. Но на самом деле принц Гамлет говорил, что порвалась цепь времен, и он будет эту цепь соединять… А кто-то говорил, что надо исправить кремлевские куранты… Поэтому вопрос о том, выбирают ли времена… Времена меняют. «Tempora mutantur et nos mutantur in illis» (прошу прощения, если я не очень точно говорю по латыни) — «Времена меняются и мы меняемся с ними». Мы меняем эти времена. Мы, постигая суть, меняем время. Если его не менять, то зачем жить?
Но, в любом случае, я читаю то, что пишет Вадим.
«Мы и живем, с разной степенью везения балансируя на грани успешности и подлости. В фильме Марка Захарова „Убить дракона“ есть занимательный диалог на эту тему:
„— Не смотрите так — дело не во мне. Нас, молодых, так учили, понимаете?
— Всех учили. Но почему ты оказался первым учеником?.. Скотина“».
Ну, это непрерывно повторяемая фраза из весьмапошлого, с моей точки зрения, драматурга Шварцав варианте Марка Захарова. И вот, в варианте Марка Захарова, она стала символом перестройки и всего прочего… И до сих пор как бы ничего нового Поэгли не говорит, он набирает свой текст из кусочков некоей либеральной мозаики своего времени. Новая там — небольшая фразочка о том, что, «вот ведь, наше глупое время! — всё на продажу». А вроде казалось, что это самое умное, что можно сделать для либерала. Но вот нет. Тут вот вдруг возникает возмущение по этому поводу. А так, в целом — Шварц, «Дракон», Марк Захаров, «времена не выбирают…» и все прочее.
Дальше Поэгли, сделав этот запев, возвращается к той теме, которая его интересует. К конкретной теме.
«…распиаренное аж выдвижением в президенты выступление Ивана Охлобыстина „Доктрина 77“ оказалось вовсе не рассказом о новой России, русском народе и Империуме и т. д., а всего лишь рекламой нового мобильного тарифа, который будет продаваться только в фирме, где „поп-заштатник“ (его собственное самоопределение) за немалую мзду служит креативным директором.
Я, признаюсь, сразу не поверил. И только прочитав охлобыстинское: „Мне по этому тарифу будет удобней разговаривать со своими единомышленниками“, понял, что наблюдаю „первого ученика“ во всей красе. Так что и скотиной Охлобыстина в подзаголовке не я назвал. Это у классиков Шварца — Захарова. Я бы назвал намного жестче».
Ну, это просто способ выразить свое негодование и избежать прямых называний, за которые могут в суд подать, и сделать отсылку к Шварцу и сказать, что это не я, а кто-то другой. И, опять, это не так интересно. Но дальше Поэгли пишет:
«Дело ведь не в купившихся на „Доктрину“ журналистах, со всей серьезностью обсуждавших, кремлевский ли это проект и насколько „национал-патриотические“ идеи востребованы в обществе. Если порыться в Сети, можно найти, что интернет-журнал „Мобильный контент“ сообщал о скором запуске тарифа „Доктрина 77“ еще 4 августа! Это наш прокол. И мы получили по заслугам».
Вот тут начинается горечь.
«Это наш прокол. И мы получили по заслугам. Дело в „единомышленниках“, как сам их называет Охлобыстин. Сам видел десятки выложенных в Интернете записей его выступления в Лужниках. Сам видел десятки блогов, на которых это выступление было расшифровано. Не говоря уже о 20 000 людей, купивших билеты в Лужники за 700 рублей. И полтора часа под дождем и ветром слушавших, как выяснилось, растянувшийся рекламный баян.
Стоит ли все это полученной мзды? Пусть каждый решает сам…
Напоминать священнику о воздаянии как-то глупо. Не геенной огненной же пугать… Ведь если совести нет, то и мучить она не будет. Кстати, привет всем исповедовавшимся „отцу Иоанну“. Боюсь, он впарит какой-нибудь кампании еще и тариф „Исповедальный“.
А то, что различные пиарщики, братья Охлобыстина по разуму, называют все это „гениальным рекламным ходом“, так именно этим, — пишет Поэгли, — пиарщики и отличаются от людей.
Именно так. Не от „обычных“ или „нормальных“ людей. А просто от людей».
И вдруг оказывается, что статья, начатая всей классической либеральной лабудой и заполненная журналистскими кульбитами, на самом деле пронизана не журналистскими упражнениями (это на первом плане), а за этими упражнениями вдруг ужас человека — хорошего ли, плохого, либерального, консервативного, тертого, не тертого, неважно, человека — перед лицом чего-то нечеловеческого.