Выбрать главу

Вот такой человек — имеющий, алчущий, помещённый в соответствующие социальные матрицы и принуждённый к беспощадному выполнению правил социально-ролевых игр, — есть актор Нового времени.

Тем самым этот человек изначально оказался вне того, что называется «быть».

Он мог пребывать в этом какие-то узкие полосы, стыдясь сам того, что он выходит за нормы и каноны великой новой эпохи — конечно же, эпохи, основанной на мощных социальных регуляторах. Но теперь эти регуляторы должны быть такие, чтобы человек не о любви думал, а думал о другом.

С древнейших времён в традиции существуют суд и милость. Так вот, всё оказалось построено на основе суда, права как воплощения этого суда. Милость оказалась отвергнута, не нужна. Она оказалась лишней в ньютоновско-локковской модели, которую затем начали проводить в жизнь Вольтер и его единомышленники. Это всё оказалось лишним.

Теперь вернёмся к советской трагедии и к советскому проекту. Если бы советского человека переместили на территорию «быть» до конца, то он на этой территории оказался бы действительно по-настоящему новым, он бы развернул те потенциалы и те мощности, которые даёт само понятие «быть». Но этого человека — по крайней мере, с хрущёвских времён, а, в сущности, и раньше — сдвигали на территорию «иметь».

А на территории «иметь» — свои законы. Нельзя выиграть у капитализма игру, находясь на его территории. Как только ты встал на территорию «иметь» и начал играть по правилам «иметь» — допусти грызню, допусти беспощадные убийства слабых, допусти законы эволюции, заставь работать всю жестокую машину «иметь». Тогда, может быть, она что-то и потянет вперёд до поры до времени. Невесть куда и невесть каким способом, но потянет.

Но если параллельно ты стал это «иметь» придушивать, то ты создал человека позитивного, более идеально мотивированного, чем на Западе, — и слабого. Потому что ты ни силу «иметь» в нём не включил (ты её придушил), ни силу «быть» в нём не включил (ты увёл его с территории подлинного коммунизма)… И что же ты после этого с ним собираешься делать?

Вот и возникло «общество „ням-ням“, которое может зарезать один волк». Вот и возникла интеллигенция, которая срубила сук, на котором сидела. Вот и возникло общество, которое поверило этой интеллигенции. Вот и возник перестроечный импульс безумия (будь он проклят во веки веков!), в ходе которого устраивались все эти оргии вокруг пакта Молотов-Риббентроп и прочего. Вот и возникло всё это.

И для того чтобы это избыть, это надо, во-первых, осознать. И, во-вторых, твёрдо понять, что делается в рамках нового проекта.

Мы остаёмся с антропологической моделью «иметь», остаёмся на территории этого «иметь», — и тогда допускам все страсти, все жестокости и все дикие игры, которые существуют в пределах «иметь»?

Или мы действительно возвращаем человека на территорию «быть» и мобилизуем в нём другую силу, другие потребности, другие мотивационные уровни, — но такие, которые делают этого человека сильнее, чем человек капитализма или, шире говоря, человек модерна.

Это должен быть другой человек. В раннюю советскую и сталинскую эпоху он всё-таки был другой. И поэтому мог вершить чудеса и выиграть войну. В позднесоветскую эпоху он всё больше и больше сползал туда. И это сползание не останавливали, потому что так было удобнее.

Теперь мы должны понять, что никогда больше, если мы восстанавливаем проект, мы не позволим возобладать чувству «иметь» на нашей территории Идеального. Мы действительно говорим о другом человеке и начинаем этот разговор с самих себя. С антропологических катакомб.

Мы можем действовать по принципу «быть»? Мы способны разворачивать все законы братства и солидарности? Мы способны жить по законам счастья и жертвы? Мы способны любить по-настоящему? Мы можем вернуть это чувство «любить» хотя бы в своей среде? А, вернув это себе, мы способны нести это за свои пределы?

Если мы на всё это не способны, то дело швах. Но я абсолютно убеждён, что мы способны. Абсолютно в этом убеждён.

И как только эта способность будет развёрнута по-настоящему и настроения превращены в нечто большее, все грани между подлинным и неподлинным, честью и бесчестьем восстановятся. Низменное уйдёт. И Россия сможет совершить не просто великие исторические деяния, она может открыть воистину новую страницу всемирной истории.