Теперь о главном. Меня все время спрашивают: «В чем цель? Что такое вот эти 12 направлений, которые мы разбираем? Это что, новый институт создается?»
Нет, мои дорогие, это не институт, это не академическое начинание. Это нечто совсем другое. В прошлый раз я цитировал фильм «Офицеры» и говорил о людях, которые очень любили повторять: «Есть такая профессия — Родину защищать». И я спросил в конце прошлой передачи: «Так защитили? В 41-м защитили, а в 91-м защитили или нет? И что испытываете сейчас? Вы есть, а Родины нет».
Есть ли хотя бы изначальное трагическое переживание произошедшего?
Если оно есть, то оно почва, предпосылка для самопреобразования. А если этого трагического переживания нет или если есть желание свалить вину на других, обстоятельства и так далее — тогда все бессмысленно. Нет желания сказать себе в глаза, глядя в зеркало, трагическую фразу: «Я выбрал эту профессию, потом Родины не стало, а я есть», нет возможности в душе ее пережить — нет ничего.
Теперь предположим, что эмоциональная предпосылка существует. Дальше возникает интеллектуальная, которая должна сойтись с эмоциональной. В противном случае ничего не будет. Если эмоции и разум будут отдельно, то ничего не произойдет.
«Ну, да, вот я есть, а Родины нет. Что делать? Застрелиться? Но у меня семья, все прочее…» Человек начинает опускаться в современность, болтается в ней, как некое вещество в проруби, и морально ломается. Он мечтает то ли свалить из страны, то ли каким-то способом приспособиться к существующему… Жалеет, что раньше не приспосабливался… И все! Человека нет.
Если же он просто горит эмоциональным огнем и дальше ничего не происходит, то он просто сходит с ума, сокращает срок жизни своей, становится деформированной личностью (акцентуированной, как говорил Леонгард).
Смысл заключается в том, что нельзя позволить состояться ни тому, ни другому. А значит, от тезиса «Да, не защитили. В 41-м защитили, а в 91-м не защитили. Родины нет, а ты есть» надо перейти к вопросу: «А почему не защитили? Почему? Что, разучились летать на самолетах, стали летать хуже американцев? Что, хуже стреляли, меньше производили оружия? Что, перевелись военные, которые могли правильно размещать войска на театре военных действий?»
Все это было. Но это происходило, как очень часто происходит в войнах обычных. Строится на каком-то участке глубоко эшелонированная оборона, и считается, что противник будет наступать здесь. И здесь все готовы. Здесь выставлено столько всего, что противник не прорвется. А противник изящно обходит все это и ударяет в тыл.
В данном случае произошло нечто гораздо более страшное. Противник сделал нечто другое. Вроде воевали в одномерном пространстве, на одной линии, и думали, где разместить точку — здесь, здесь или здесь? А противник взял и навязал второе измерение. А потом третье. А потом восьмимерное пространство, в котором надо было перемещать фигуры. А уже не было возможности перемещать их в восьмимерном или двенадцатимерном пространстве! Их хотели разместить на линии «военная мощь — военная слабость», а оказалось, что есть другие линии.
Другие удары были нанесены. Другим оружием. Другая армия вошла на нашу территорию. Другая орда осуществила вторжение. Другие стенобитные машины она применила. Другие средства, другую «конницу», другие «луки». И она победила… Она победила так, как никакая орда не победила Русь в Средние века. Она победила так, как никогда не побеждала нас! Она победила, потому что это другая армия, действовавшая по другому закону, с другим оружием.
Что мы делаем сейчас с этими 12 направлениями? Мы собираем новую армию. Мы собираем добровольцев в эту армию. Мы ждем от них самоотверженности, и мы готовы учить их. Потому что если их не учить, то все бессмысленно. Те, кто тогда вел бой, либо сломались еще до решающих схваток (тогда надо понять — на чем). Либо в ходе схваток сломались, поняв, что они никто. Либо перебежали после победы к противнику. Либо поджали хвост и ушли в личную жизнь. Либо притворились, что вообще ничего не поняли.
Но есть новые. Не вся страна капитулировала. Есть подрастающая молодежь, которая понимает, на что ее обрекает жизнь, и которая еще лучше понимает, что «орда» готовится к новому… не набегу даже, а мощнейшему вторжению, новому и последнему. И после него никакой страны не будет. И нужно давать отпор.
Я не знаю, с чем это сравнить… Иногда говорят: «Народное ополчение, Минин и Пожарский». Но там все происходило не на новой интеллектуально-организационной базе, а на базе того, что люди, не потерявшие мораль, сказали: «Хватит! Собираемся вместе и идем на Москву». Там спасло простое, цельное, духовное, моральное действие. Здесь оно может быть необходимым, но уже недостаточным фактором. И наибольшая трудность заключается в том, что там, где есть моральная сила и цельность, они слишком часто соседствуют с простотой. А простоты-то быть не должно! Потому что воевать-то придется принципиально новым оружием! Осваивать-то придется совсем другую сложность!
При всей условности любой метафоры, мне, например, ближе метафора «потешного войска», которое должно потом стать основным войском, громящим шведов.
«Шведы» выиграли так, как выигрывал Батый. Хуже, чем Батый. Они осуществили тотальный разгром. Но не все сдались. И тот, кто не сдался, и новые подросшие, кто не пережил этого поражения и всех травм, связанных с ним, — вот они должны объединиться. Иногда мне кажется — бабушки и внуки, вот они должны как-то внутренне передать друг другу эстафету.
И должно сформироваться новое войско. Новая армия, владеющая иным оружием, подготовленная иначе. И ее надо готовить. Если мы не будем учить людей, все бессмысленно. Никогда люди не приходят, не понимая, что им это даст. Никогда люди не будут тратить последние силы и последнее время, если они не понимают — зачем.
Мы говорим: после года занятий, которые мы будем развивать с каждым днем и каждым месяцем, медленно, но постоянно, вы будете другими. Вы научитесь тому, чего вы не знаете. Вы сможете вести политическую войну. Быть политиком очень трудно, очень мало людей, готовых полностью заниматься политикой. У одних все получается с харизмой и риторикой, но нет достаточного содержания. У других есть содержание, но нет харизмы и риторики. Третьи прекрасно пишут статьи, но не могут выступать. Четвертые выступают, но ничего не могут написать. Пятые теряются, потому что они не понимают до конца объема проблемы, которая свалилась им на голову. Они не видят до конца набора угроз, вызовов и рисков, которые уже трансплантированы в нашу жизнь и надвигаются на нас.
Так вот, «не боги горшки обжигают». Надо учиться, учиться и учиться. И если эта новая политическая учеба и станет главным содержанием 12-ти направлений — учеба в действии, учеба в политической борьбе… Учиться, действовать и учиться снова, нон-стоп, в открытом университете, в открытом интеллектуальном пространстве — вот к чему мы призываем, вот подо что мы собираем, вот что, как мы считаем, может изменить нынешнюю ситуацию.
Мы попытаемся создать многое. Мы приготовились к тому, чтобы создать многое. Получится или нет — зависит от тех, кто нас поддерживает. Но если нам удастся (опять использую здесь символ, разъясняющую метафору, никаких прямых параллелей не провожу) создать новую энциклопедию — не как справочную Большую советскую энциклопедию, а как энциклопедию, которая в великом XVIII веке привела к преобразованиям сначала отдельных стран, а потом мира, — вот такую энциклопедию; если нам удастся создать корпус новых системных знаний и если он соединится с политическим активом, если он будет этим активом «овнутрен» (глубоко пропущен внутрь), если у людей появится новая степень аргументированности, новое качество мировоззрения — вот тогда можно рассчитывать на победу.
Да, для этого нужен живой опыт общения. Тут одними телевизионными передачами не обойдешься. Ну, так и надо развивать другие формы в добавление к тем, которые мы развиваем сейчас, и соединять их друг с другом. Возможно, нужно встречаться и обсуждать каждое из 12-ти направлений. И, возможно, все это нужно снимать на камеру и показывать. Может быть, это-то и нужно делать.