Выбрать главу

Чем это кончилось? Тем, что с февраля по ноябрь этот капитализм проиграл все, что мог. За это время французский буржуа эпохи Великой Французской революции построил новую страну. Здесь — проиграли все, что могли. Во всех вариантах и модификациях. И начался коллапс. Где-то там, на самом дне инволюции, порожденной этим коллапсом, большевики перехватили процесс и начали делать нечто некапиталистическое. Почему? Потому что в принципе капитализм и Россия — две вещи несовместные.

Есть Россия — нет капитализма. Есть капитализм — нет России.

Увел у вас Арлекин под названием «капитализм» Коломбину под названием «Россия»? Так она будет в его стойле подыхать, а вы смотреть на это будете и то за оружие, то за бутылку хвататься: несовместны капитализм и Россия. И Россия это знает.

Поэтому, по большому счету, в метафизическом, экзистенциальном, историческом плане Россия это развитие капитализма пародирует. Юродствует попросту. Гуляет напоследок. Умирает в этих объятиях — не без внутренней сладости. Потому что есть своя сладость в подобном умирании. Не потому, что все хорошо живут, а потому, что вот так — гулять, оказаться без узды.

Когда люди не лишние, они должны работать. И их часто к этому побуждают весьма невежливыми способами, как в эпоху Сталина. А тут можно не работать, если сто с лишним миллионов людей лишние. «Да не работай ты, да подыхай, да спейся ты! Чем быстрее, тем лучше. Да колись ты, как хочешь! Да стреляйте друг в друга. Гуляй, Вася! Ты же не нужен!» Это способ ликвидировать население. Ну, и ликвидируют. Демографическая катастрофа, культурная катастрофа, катастрофа образования, катастрофа науки и так далее. Ну просто видно так, что не хочется говорить, противно уже говорить, настолько все очевидно.

Что дальше? А дальше мировой процесс. Если все-таки все встали на рельсы капитализма и во всем мире будет развиваться капитализм, то что делать? Если это не так, то есть хоть малейший, но шанс, что «баба» в объятиях этих постонет-постонет, поразлагается-поразлагается, а потом — глядишь! — как-нибудь чего-нибудь и состоится. Но, если это так, — что упорствовать одним, когда весь мировой процесс движется в определенном направлении? До каких пор можно упорствовать? Сколько можно упорствовать и как? Все равно это хрустнет в лапах капитализма.

Итак, если капитализм «в шоколаде», то делать нечего — надо сливать воду. Но в том-то и дело, что он не в шоколаде. И для объяснения этого обстоятельства (почему он не в шоколаде) недостаточно марксистской классической теории. Тут нужно прибегнуть к другим теоретическим инструментам, потому что главная проблема современного капитализма не разрыв производительных сил и производственных отношений, не кризис экономики, финансов и культуры. Все это есть. Главное — нелегитимность. Он потерял такую «мелочь», как легитимность. Он вышел за рамки собственной легитимности.

Что это за легитимность? Это проект «Модерн». Нет у него другой легитимности! Есть вот этот проект.

Россия никогда в пределах Модерна существовать не могла. Ей в капитализме-то больше всего претило то, что если капитализм в виде материальной основы, то Модерн в виде духовной основы. Она этот Модерн не принимала, отторгала всячески. И сейчас отторгает. Модерн и Россия — две вещи несовместные. Все.

Не сказали этого — никогда не поймем, куда Арлекин увел Коломбину, почему была страна своя, а стала чужая и почему она разлагается. Никогда этого не поймем. Не поймем — хоть бутылка, хоть «сайга» — ничего не будет. Ничего.

Значит, нужно глубоко, сосредоточенно исследовать проблему современного капитализма вообще и проблему его легитимности в частности. А это нельзя сделать без того круга вопросов, который мы обсуждали. Нельзя. Не потому, что мы хотим умствовать, — нет другого аппарата. Не выдумал его никто. Это единственный теоретический аппарат, позволяющий ответить на ключевой вопрос: кто увел «бабу»? Куда? В какое стойло? Почему она там разлагается? И что делать? Вот и все.

Ответить на этот вопрос людям, которые специально не тренировались в каких-то изощренных гуманитарных знаниях, очень трудно. Понимаю и сочувствую. Чудовищно трудно, но нужно. Нужно ответить, нужно! Без этого ответа — хана. Полная. Хоть «сайгу» схвати, хоть АКМ, хоть пушкой обзаведись, хоть атомной бомбой — все равно хана! Нужен этот гуманитарный ответ.

И вообще ситуация вот какая. Находитесь вы где-то, стоите на полу в комнате, а тут открывается труба, и вас начинает заливать водой. И вы понимаете, что если этой водой вас зальет до конца… Я помню такую фразу: «Объяли меня воды до души моей…» Вот когда эти страшные гнилые воды зальют до конца, то — хоть вы на школу в Хвалынске высшим классом едете, хоть в раздрызганном «Москвиче» — все равно вам хана, вы в слизь превратитесь.

Нужно каким-то образом уцепиться и вытянуть себя наверх — туда, где этой воды нет. И вот здесь, вцепившись в этот крюк, приподнявшись над ситуацией, начать искать выход. Не приподнялся (назовите это трансцендентацией или как угодно) — все. А приподниматься чудовищно трудно. И нормальный человек в нормальной стране и в нормальной ситуации не должен этим заниматься. Не должен! Надо жить и работать в пределах существующего разделения труда, получая свою долю счастья от этой жизни.

Теперь все — нет счастья. Как говорил герой Чехова: «Счастья нет и не должно быть, если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом». Все. Это время кончилось. Шанса на это нет. Вертеться в этом беличьем колесе достаточно бессмысленно, потому что это хорошо в стабильных обществах. А если общество так нестабильно — что вертеться-то? Вертись, не вертись…

Значит, надо вот так вот себя вытаскивать. И не сетовать на тех, кто умничает (никто не умничает, слышите? — никто, все делом заняты), а вытаскивать себя и понимать, в чем суть проблемы — суть времени.

За это время люди обвешали себя (особенно люди любимого мною старшего поколения) всеми веригами элементарных форм непринятия происходящего. Это хорошо, что они его не принимают. Это замечательно, что они его не принимают! Низкий поклон им за то, что они его не принимают, что у них есть эта стойкость! Но это обветшавшие формы неприятия. Это не то интеллектуальное, теоретическое, а значит, и политическое оружие, с помощью которого можно выходить из ситуации.

Капитализм кончается у нас на глазах. Он бурно, инерционно будет развиваться в Юго-Восточной Азии. Его место займет ухудшенный феодализм, и у нас есть любители звать Россию туда (и тут дело не только в лаптях и крепостном праве, тут дело в вещах похуже). И какое-то время на Западе будет бултыхаться полутехнократическая диктатура, прикрывающая свою полную нелегитимность словом «постмодерн», то есть полным произволом, релятивизмом таким.

Вот и все, что существует на сегодня. Других вариантов у мира нет. Нет возможности вернуть капитализм на Запад. Нет никаких форм легитимации капитализма. Капитализм за рамками легитимности — это фашизм. То, что мы видим в Ливии, — это и есть. Это только первые ласточки. Будет хуже, намного хуже.

Никаких возможностей хоть каким-то образом вцепиться в этот Юго-Восточный (тоже агонизирующий, но не так быстро) регион у нас нет. Мы оказываемся между молотом и наковальней.

Ни одну из живых проблем страны капитализм решить не может. Находится он в так называемой стадии первоначального накопления, из которой не хочет выходить. Эту ситуацию я тоже много раз описывал, когда есть криминальное тело и на нем полип, который надо отрезать. Но никто из представителей капитализма не хочет этот полип отрезать и обеспечить выход из первоначального накопления.

Первоначальное накопление — это способ грабежа. Местные грабители сталкиваются с международными. Международные хотят грабить в свою пользу, а местные — в свою. Страна умирает. Нужно сесть в машину и выехать за сотый километр, чтобы это понять.