- Господин Станлей, как вы оцениваете то, что вашу бывшую квартиру занимает человек, абсолютно на вас похожий, носящий ваше имя, одевающийся так же, как вы? Кроме того, он вместо вас председательствует в клубе любителей античной литературы, а также работает на вашем месте. Вас, можно сказать, теперь как будто не существует. Что это значит?
- Это значит то, что это факт, установленный вами. Больше это не значит абсолютно ничего.
- Скажите мне, почему вы согласились принять меня и захотели со мной побеседовать? Ведь вы могли этого не делать.
- Хорошо, скажу вам откровенно. Вы меня выследили, а это очень нехорошо для меня. Я использую возможность узнать, кто вы: журналист, ищущий сенсации, авантюрист, маньяк, кто вы?
- Насколько я понимаю, главное, что вас заботит, это то, действую ли я от своего имени или же я действую от имени какой-то организации или как сотрудник какого-либо учреждения. Так?
- Да.
- В таком случае вам нечего бояться: все, что вы мне расскажете, останется между нами. Я преследую тут личные интересы, и никаких последствий ваша дальнейшая откровенность для вас иметь не будет.
- Что же вас интересует?
- Ваша жена тайно посещает вас; именно вас, а не т о г о Станлея. Выходит, что, скорей всего, вы Станлей "настоящий". Может, у вас есть какие-то соображения насчет того, откуда взялся другой Станлей и почему он появился именно тогда, когда вы, взбунтовавшись против работы в Гранд Хоспитал, нарушили какой-то тайный контракт и убежали, спрятавшись здесь.
- А у в а с нет никаких соображений на этот счет?
- У м е н я нет.
- Вы знаете, я как-то тоже не могу себе представить, откуда мог взяться мой двойник.
- Очень жаль, я надеялся на серьезный разговор с вами.
- Я вполне серьезно вас слушаю...
- ... и отвечаете мне, кривляясь.
- Ну...
- Послушайте, Станлей, я знаю почти столько, сколько вы. Но все, что мне стало известно, попадало ко мне чисто случайно. Я узнаю - рано или поздно - также и то, что чем вы осведомлены лучше меня. Но уже тому, что мне теперь известно, вы должны быть обязаны, что я на время воскресил вас частично, - потому что вы находитесь в состоянии смерти, господин Станлей, а этот дом - ваш большой саркофаг.
- Не пугайте меня и не пытайтесь воздействовать на мою психику. Моя психика подверглась и более сильным воздействиям. Я вижу, что вы знаете больше, чем я предполагал. Однако, что вы знаете о смерти? Смерть! Мы не можем знать, что за тем порогом, за тем пределом, который для нас непреодолим. Можно только предполагать, какие законы царят там, где мы были бы вечно живыми и где живы лишь временно по своим понятиям те, что для нас абсолютно мертвы.
- Ну, и какие же ваши загадки относительно находящегося за этим пределом, что вы об этом думаете?
- Я больше не желаю говорить с вами на философские темы. Я не философ, но иногда меня тянет на псевдофилософские рассуждения, из-за которых мы с вами отклонились от темы.
- Но это именно та тема, о которой я слышал из независимых друг от друга источников на протяжении небольшого отрезка времени уже два раза. А вместе с тем, что слышу из ваших уст, уже три.
- Меня не касается то, что кто-то вам говорил; я не могу разглольствовать по заказу, как некоторые бездельники. Если в моей речи проскользнула какая-то случайная мысль, то нет причины за нее цепляться.
В этот момент я сильно вздрогнул. В зеркале напротив себя я увидел очень бледное и тревожное лицо Станлея, в то время как передо мной сидел раскрасневшийся, с лицом, покрытым румянцем, Станлей. Я подумал о том, что в "музее" не может современных, так называемых "фальшивых", зеркал, наконец, я понял, что Станлей никак не может быть видим для меня отраженным в зеркале. Я резко обернулся - но никого не увидел. Когда я снова взглянул в зеркало, в нем уже не было лица.
Со Станлеем я расстался, когда крыши уже золотила полоска рвссвета и уличные фонари в этом районе бледнели перед наступающим утром.
С этого же дня мне стало сказочно везти. Моя работа "О социальной функции образования" заняла первое место на конкурсе работ членов профсоюза служащих, и я получил значительную денежную премию. Тут же меня повысили в должности, и сам шеф вызвал меня к себе, чтобы поздравить; мы распили бутылку марочного вина, и он сказал, что это повышение - не последнее. На банкете, где должны были присутствовать представители крупнейших монополий, известнейшие инженеры и финансовые воротилы, шеф желал моего присутствия. Одновременно с этим событием брат мой прислал мне в подарок лотерейный билет, по которому я выиграл почти баснословную для меня сумму - сорок семь тысяч долларов.
Почести, невиданные для меня прежде, деньги сыпались, как из рога изобилия. Но ни одна из моих просьб послать меня со следующим заданием в Гранд Хоспитал не была удовлетворена. Мне отвечали, что пока необходимости контактов с администрацией клиники нет.
Однажды я случайно выглянул из коридора в шахту гаража, откуда отправлялись машины с едущими по делам сотрудниками оффиса. Я увидел сверху МакДональда, которому мой непосредственный начальник давал синий талон пропуск в Гранд Хоспитал, - то есть, документ, уполномачивающий его вести переговоры с администрацией клиники. Я поспешил вниз и дожидался машины с МакДональдом у ворот. Значит, так! Меня не посылают туда, несмотря на мои просьбы, а какого-то МакДональда, который не может как следует выговорить и двух фраз, а к тому же панически боится врачей, отправляют туда "по делам фирмы". Я остановил машину, из которой вылез удивленный МакДональд. Я спросил у него, куда он едет. "Я? Да в эту чертову клинику. У моей жены день рождения, но шеф даже не хотел и слушать о том, чтобы меня отпустить." "Послушай, Гарри ты хочешь провести как следует день? Вместе со своей женой... Дай мне свой талон - и я поеду вместо тебя". - Гарри долго упирался но, возможно, соображения, что я на короткой ноге с шефом и слишком большое нежелание ехать в Гранд Хоспитал, сделали свое дело. Он согласился. Я сел на его место и поехал в клинику.
Я был в очередной раз удивлен и поражен грандиозностью и шиком, с которыми все тут сделано. У противоположной стены целые фонтаны крови падали вниз отвесно почти как настоящие водопады. В двух концах огромного зала находились фонтаны с бьющей вверх кровью. Контур человеческого тела, представляющий собой вход в соседнее помещение, также гиганский, как все тут, был черным на фоне светлых стен того, другого, зала. Там, на цоколе, стояла абсолютно нагая женщина с немного вытянутыми чертами и острыми грудями, представляющая собой поражающе верную копию живого человеческого существа. На потолке, прямо над ее головой, находился, тоже обнаженный, атлетичный мужчина с разрезанным животом, из которого выпадали внутренности. При виде его меня пронзил ужас, но именно это и должно было, по мнению строителей всего этого, создавать рекламу этой солидной и знаменитой клинике.
Я осмотрелся вокруг - и внезапно увидел ее. Не знал еще, что это о н а , но неожиданно почувствовал ускоренное биение сердца. Это была Лаура. Лечилась в клинике, а все же ухитрялась выскальзывать за территорию Гранд Хоспитал и приходить на встречи со мной. Иногда я привозил ее из околицы Гранд Хоспитал, иногда она приезжала автобусом сама. Лаура была очередной степенью моего везения, еще одной вехой все новых и новых моих успехов и выигрышей. Она приезжала в город на два-три часа, а потом должна была незамедлительно уезжать назад. Но каждый раз ее отъезд был слишком тягостен для меня, чтобы я не делал попыток уговорить ее остаться еще на полчасика. Однако, я видел такой ужас на ее лице в ответ на мои уговоры, что тотчас же прекращал попытки склонить ее остаться. За все это время я так и не узнал, каким заболеванием она страдает. Я знал только, что она находится в терапевтическом отделении клиники. Три раза мы посещали с ней ресторан "Под грибом", в который именно она каждый раз уговаривала меня пойти. Я бывал там и раньше, и этот ресторан - одно из самых нелюбимых мной заведений такого рода. Каждый раз после посещения этого ресторана у меня в душе оставался какой-то неприятный осадок . Все тело наутро болело, я был весь разбитый; в голове у меня плавали обрывки каких-то странных фраз, а в памяти всплывал звук непонятного и неопределимого голоса.