Сутки. 24 часа
20:30
Джон мерил комнату размеренными шагами. Серая слякотная зима и темный вечер за окном убивали его изнутри. В комнате же было еще труднее дышать. На него давили стены. Пространства было слишком мало, тяжелый воздух давил на голову. Во всем теле Джон чувствовал ломоту отчаяния. Джону было плохо. Его мозг разрывался от безысходности, и перед глазами стояло лишь одно слово – деньги.
Огромными буквами оно неслось, перед глазами бегущей строкой, не переставая. В мыслях вертелось лишь одно: как он мог попасть в эту ловушку? Он осознал наличие ловушки лишь тогда, когда дверь капкана захлопнулась с железным лязгом, оглушая его измученный за последнюю неделю мозг.
Причиной страданий Джона стала Рита. Она сидела с ним сейчас в одной этой спертой комнате. Она сидела, вальяжно попивая любимое ею дорогое вино. На пальце ее холеной руки сверкал подаренный Джоном, бриллиант в дизайнерской оправе платинового метала. А на запястье сверкал изумрудами браслет в виде змеи. Этот браслет всегда пугал Джона своим мистическим мерцанием, схожим с мерцанием глаз молодой женщины.
Рита очень дорого обходилась своим мужчинам. Она была некоронованной, снежной королевой, окруженной роскошью и холодом. Эта женщина привыкла жить в той роскоши, которую обеспечивали ей поклонники с туго набитыми кошельками. Мужчины с большим достатком привыкли иметь все самое лучшее, а Рита как раз была самой лучшей женщиной, эксклюзивным аксессуаром, поэтому переходила от одного мужчины к другому.
По сути, Джон ничего не знал о Рите, но увидев ее впервые, всего месяц назад, он решил, что она должна стать его женщиной. Ему почему-то показалось, что он сможет дать ей нечто особенное. То, чего она ни от кого раньше не получала.
Рита же, впервые увидев лучистые глаза Джона, произнесла лишь одну фразу:
– Беги, мальчик! Беги от меня. Уноси скорее свои ноги. Я принесу тебе лишь несчастье.
Но Джону уже было поздно бежать.
После первой встречи с Ритой, он ощущал себя практически счастливым, лишь от того, что мог представить себе, что она может обнять его своими утонченными руками, снова и снова смотреть в его глаза. У него сносило крышу от того, что он мог позволить себе дотронуться до ее горячей кожи. Джон больше не мог владеть собой. Он был под абсолютной, безапелляционной властью Риты.
Он добивался ее упорно, целенаправленно, не замечая более ничего в своей жизни. Рита гнала его, не принимала ухаживаний, отказывалась от подарков и встреч, а потом, устало махнув на все рукой, сказала:
– Пропади все пропадом. Черт с тобой.
И он стал счастлив. А она стала его. Взбалмошная и разная, она уносила его разум все дальше от реальности, не давая осознать очевидное – счастье продлится до той поры, пока не закончатся деньги.
В настоящее время последние гроши его капитала были на исходе, и
Джон, ломая руки, ходил по комнате, в которой вальяжно сидела Рита.
22:00
– Что с тобой? – не выдержав молчания, взорвала тишину Рита.
Джон смотрел на нее отсутствующим взглядом. Он смотрел на то, как она сидит в кресле, живописно закинув ногу на ногу. Как она держит спину, будто особа королевской крови и безучастно смотрит на его метания.
Только сейчас Джон заметил, что на улице давно погас день, а свет в комнате так и не зажигали, будто забыли о существовании электричества.
Затянувшееся молчание висело как воздух, внезапно обретший такое качество как твердость.
Джон неотрывно смотрел на Риту и осознавал, что он по уши в долгах, которые в ближайшее время необходимо отдавать, либо же он лишится, возможно, и жизни.
В один момент ему стало ужасно плохо, еще хуже, чем было до того. Он устал. Устал и запутался. Ему надоело врать и делать вид, что все в порядке, и даже Рита уже казалась ему не столь жизненно необходимой.
Он ощутил, что ему необходимо с кем-то поделиться, озвучить в словах и выпустить в воздух набор звуков, сообщающих о том, что мучило его столько времени, день за днем, час за часом, секунда за секундой, впиваясь острыми иглами в его руки, ноги, в каждую клетку его измученного тела.
– Рита, любимая моя, – произнес Джон, опускаясь на колени, целуя руки любимой женщины. – Я должен тебе сказать.
Опустив голову, чтобы не видеть ее глаз, Джон глубоко вдохнул.
– У меня нет больше денег, – произнес он на одном выдохе, зажмурив в испуге глаза.
Это признание, копившееся глубоко внутри Джона, было равноценно убийству, нет, самоубийству.
После того, как мысли преобразовались в слова и были произнесены вслух, Джон ожидал, что наступит, по крайней мере, апокалипсис, или на худой конец, атомный взрыв. Но вокруг стояла все та же, звенящая, хрустальная тишина. Тишина, которая разрывала все вокруг похлеще любого взрыва.