Тимка вдруг покраснел, как будто его внезапно обдали горячей водой из шайки. Была с ним в бане однажды такая история, и закончилась она для «шутника» печально. Папа-Миша отхлестал здоровенного детину березовым веником, и тот весь в мыле выскочил в предбанник. Попробовал бы кто-то тогда сказать Тимке, что его папа-Миша — толстый лысоватый коротышка! Но ужас был в том, что сейчас в присутствии Трубникова и его спутников таким впервые в жизни видел его сам Тимур!
Мальчика охватило смятение. Он сердился на себя за свое неожиданное открытие, на самого Михаила Петровича за то, что тот дал повод ко всем этому, и на гостей, которые могли обо всем догадаться.
И потому Тимка не встал, как обычно у папы-Миши за спиной, не обнял за шею, не прижался к родному и верному плечу, а, наоборот, отодвинулся и отвел глаза.
Между тем Трубников и его спутники обменивались с Михаилом Петровичем какими-то обыденными фразами о погоде, дорогах, цене на бензин и не обращали на мальчика никакого внимания. Даже о событии на школьном дворе не было сказано ни слова.
Вскоре Зинаида Васильевна стала накрывать на стол, а Михаил Петрович извинился и направился в ванную приводить себя в порядок.
Он возвратился в свежей рубахе и спортивных брюках, но залысины, «пивной живот» и натруженные руки со вздувшимися венами и неистребимым трауром под ногтями оставались теми же. Нет, положительно назло Тимке, папа-Миша не желал превращаться в себя самого — родного человека, на которого никогда не приходит мысль «смотреть со стороны»!
На плите уже пыхтел пузатый металлический чайник, когда-то он свистел и потому получил прозвище «Боцман». Свистка в чайнике уже не было, но на кончике носика сохранился большой блестящий шарик, придающий «Боцману» сходство с завсегдатаями пивных баров.
— Тима, детка, — попросила Зинаида Васильевна, — помоги мне принести чашки из серванта. Ну, те, японские, которые Клара подарила.
Тимур вышел в гостиную, которую в поселке принято было называть «залой», встал перед сервантом, но чашек вынимать не стал, пока вслед за ним в комнате не появилась Зинаида Васильевна.
— Ну, что же ты! Я уже и пирог на стол поставила, и чай зеленый заварила. Доставай скорее чашки!
— Сами доставайте! — каким-то грубым чужим голосом ответил Тимур, круто развернулся и, едва не опрокинув стоящий на пути стул, ушел в свою комнату.
Всю эту сцену, стоя в дверях гостиной, молча наблюдал Михаил Петрович.
— Что это с ним? — увидев мужа, недоуменно спросила Зинаида Васильевна.
— Давай помогу, — избегая ответа, предложил он, притянул к себе жену и нежно поцеловал ее в щеку.
Глаза Михаила Петровича, сохраняющие редкую для его возраста яркую голубизну, были печальны.
В кухню Тимка не вернулся, да его и не звали.
Он лег на кровать и, наверное, заревел бы от всего непонятного, что происходило внутри него. Но его сдерживал страх, что кто-то может зайти в комнату и увидеть, будто он ведет себя, как девчонка.
Три самых родных человека были совсем близко, но впервые он чувствовал себя таким одиноким. Тимка уткнулся лицом в диванную подушку, которая хранила еще запах Руны, и зашмыгал носом.
Нет, никогда-никогда он не сможет открыться папе-Мише в том, что так позорно предал его, пусть только в мыслях. Ах, если бы, как раньше, могла рядом с ним лечь Руна и, тихонько скуля, принялась бы лизать его щеки шершавым языком.
Зачем, зачем приехал этот Трубников?! И эти его приятели или кто там они такие! Сидят, пьют чай со своим благородным воспитанием, дезодорантами и начищенными ботиночками! Спасли бедных деток от плохих парней, но, конечно же, это для них так нормально, что и вспоминать не приходится. Только «бедные детки» сами бы во всем разобрались, а теперь фиг с два получат они мяч! Объясняйся теперь с директором!
Думал об этом, а внутри все кричало:
«Приехал чай попить!
Даже по имени меня не назвал!
Трубников Антон Семенович!
И пусть! И пусть!
Мне он тоже не нужен!
Паспорт буду получать — не возьму его фамилию!
Дурацкую такую!
Труба! Труба! Дело — труба!
Сколько дрался из-за прозвищ!
То — «Труба», то — «Маринеска»!
Имя тоже поменяю! Напишу Тимофей!
Нет! Не это! Кошачье какое-то!
В «Кадетах»* был Трофимов… «Трофим»…
«Кадет — на палочку надет»!
И это не подходит!»
Тут Тимка прислушался. С улицы послышался звук отъезжающей машины. Он вскочил! Замер посреди комнаты!