«Неужели все уехали?! И Он?!»
Тимка вышел в гостиную.
И тут дверь из кухни открылась, и на пороге появился сам Трубников.
Он был очень бледным, худым, с серыми от седины волосами, и Он грустно улыбался.
— Ну что, поздороваемся, сынок?
Тимка, растерялся от неожиданности, сглотнул и спросил после паузы:
— Я думал, Вы уехали. А Вы это… остались.
— Как видишь, — усмехнулся отец. — Голова болит? Давай посмотрю.
Тимка сделал шаг назад.
— Не надо! Со мной все в порядке.
Отец вздохнул:
— Значит, опять будешь вести себя со мной, как партизан на допросе.
Подошел к дивану, сел.
— Смотри сюда!
Тимка повернулся к нему лицом. В руках у отца был будильник, похоже, целый и невредимый.
— Батарейки есть?
— В плеере.
— Давай их сюда, и отнесешь будильник на место. У него только крышечка потерялась, которая батарейки придерживает. А так вроде все цело.
— Держи, — протянул будильник сыну. — Так не болит, говоришь, голова?
— Немного. Там просто шишка небольшая.
Отец притянул сына к себе, усадил рядом на диване и, уже не спрашивая разрешения, осторожно раздвинул длинными пальцами крутые завитки темных Тимкиных волос.
— Единорог!
Улыбнулся.
— Ну, отдыхай.
Поднялся и вышел.
Тимка подождал немного, потом прошмыгнул в кухню.
— Зина!
— Что тебе? Грубиян такой! — в сердцах сказала Зинаида Васильевна, шинкуя капусту на толстой буковой доске, вырезанной мужем в виде орехового листа. — Проголодался?
Тимка обнял ее сзади за талию, прижался щекой к завязке на фартуке.
— Я твой будильник сегодня без разрешения взял и думал, что потерял возле школы. А Трубников нашел. Не сердись, ладно?
— Что еще за «Трубников»?! Ты хоть бы раз папой его назвал! Вот кому сердиться на тебя надо. И фартук мой оставь в покое! Вспомнил детство!
Не смей, я говорю, тесемки развязывать!
— А где папа-Миша?
— С отцом твоим в беседке разговаривают. Мишка, по-моему, вторую пачку «Беломора» курит. Видишь, какой дым идет? Дождется, что пожарники приедут!
— А Он долго у нас пробудет?
— Не говорил.
Тимур вытянул шею и стал протискивать голову под рукой у Зинаиды Васильевны, пытаясь ухватить губами капусту.
— Тимка! Не смей! Щекотно же! Ну, просто теленок, а не ребенок! Иди, займись делом!
— А у него много вещей?
— Так я и поверю, что ты сам этого не знаешь!
— Я только с сумкой его видел. Спортивной.
— Ну, так и есть.
Тимка подумал «значит, ненадолго», вздохнул и сам не понял отчего: то ли обрадовался, то ли огорчился. Похоже всего понемногу.
— Ладно, — ответил он примирительно, — не буду тебе мешать. Только ты в борщ много капусты не клади!
— Господи, ты же не ел с утра. Вон Миша тебе бутерброд с сыром сделал и пироги с вишнями на тарелку положил. А чай сам наливай.
— Я потом! Не хочется мне сейчас!
И не успела Зинаида Васильевна возразить, как Тимки и след простыл.
Чтобы подобраться к беседке незаметно, он вылез в огород из окна своей комнаты и, пригибаясь, приблизился к «Плезиру» как можно ближе.
Папа-Миша сидел спиной к жасминовому кусту, за которым со всей индейской осторожностью притаился Тимур, самый-самый последний из могикан*.
Трубников — сидел напротив.
«Белые люди» говорили негромко, к тому же Тимка и не предполагал, какая шумная их маленькая «Прорезная» улочка. Истерично кудахтала курица и лаяла беспородная собака Мухтар, которую посадили на цепь в Сенькином дворе. У соседей справа звучало целое трио: мяукала кошка, плакал младенец и тетя Фрося орала на своего мужа, тихого пьяницу Петюню. По самой улице проехали один за другим два автомобиля и прогрохотал трактор. К тому же над самой Тимкиной головой скрипел на шесте ветряк, сделанный в виде самолета неизвестной конструкции. И потому, как ни вытягивал шею любопытный могиканин, услышать, о чем идет разговор в беседке, не удавалось. Между тем, все, о чем говорилось, было бы ему весьма интересно.
— В первом походе любую новую лодку приходится «учить плавать», — рассказывал свояку Каперанг Трубников.
— Тем более такую махину, как подводный крейсер. А когда пообвыкли друг к другу — случились два ЧП, одно за другим.
Михаил Петрович щелкнул зажигалкой, закашлялся.
— Ну, что ты все «Беломором» травишься? — огорченно сказал Трубников. — Там же не листья табака, а палки. Я же тебе передавал блоки и “Marlboro” и “Camel”.