Вернувшись на шоссе, я перешел на другую сторону и взобрался на пологую, поросшую травой дамбу. Передо мной открылся вид па Зейдер-Зее. Свежий бриз поднимал маленькие полны, а находящее почернее солнце зажигало и них разноцветные огоньки. В остальном же залив ничем не примечателен, ею низкий берег либо сливался с водой, либо лежал ровной темной полоской. Единственное, что нарушало монотонность, — остров, лежащий в северо-восточном направлении примерно в миле от побережья.
Остров Хайлер. Собственно, островом он был раньше после постройки дамбы, соединившей его с материком, и прокладки асфальтированного шоссе жители Хайлера приобщились к благам цивилизации и туризма.
Ничем особенным остров не отличался. Он лежал настолько низко, что казалось, его накроет любая приличная волна. Плоскую поверхность оживляли фермы, разбросанные тут и там, и несколько больших голландских амбаров. На западном берегу, обращенном в сторону материка, возле крохотной гавани приютилась деревушка. И, конечно, на острове были свои каналы.
Вот и все, что я увидел. Вернувшись на главную дорогу, я дошел до автобусной остановки и сел на первый же автобус до Амстердама.
Я решил сразу пообедать, поскольку, по моим расчетам, позднее у меня не будет такой возможности, и вообще я считал, какие бы испытания пи уготовила мне судьба на эту ночь, лучше их встречать на полный желудок. После обеда я лег спать, так как предвидел, что и поспать позднее мне не удастся.
Дорожный будильник разбудил меня в половине первого. Нельзя сказать, что выспался на славу. Я неторопливо оделся — темный костюм, свитер с высоким воротом, темные парусиновые туфли на резине, темная парусиновая куртка. Пистолет я сперва вложил в клеенчатый футляр на молнии, а потом в потайную кобуру. В такой же футляр сунул две запасные обоймы, которые спрятал в карман парусиновой куртки и задернул молнию. С тоской взглянув на бутылку шотландского виски, я решил все-таки воздержаться и вышел из номера.
Отель я покинул привычным способом — по пожарной лестнице. На улице мне никто не встретился, ибо те, кто желал мне зла, знали, куда я направляюсь и где меня найти. Я знал, что они знали. Но надеялся, что они не знают, что я знаю это.
Я предпочел идти пешком, потому что больше не имел машины и потому что в Амстердаме у меня развилась аллергия к такси. На улицах не было ни души. Город казался спокойным и мирным.
Я добрался до района доков, осмотрелся и пошел дальше, пока не очутился в глубокой тени сарая для хранения грузов. Светящиеся стрелки моих наручных часов показывали без двадцати два. Ветер усилился и стало еще холоднее. Но дождь не начинался, хотя воздух был перенасыщен влагой. Я чувствовал запах моря, дегтя, канатов и разных других вещей, которыми одинаково пахнут все доки мира. По темному небу неслись такие же темные тучи, временами приоткрывая далекий бледный полумесяц, но чаще заволакивая его. Но даже когда луна скрывалась за тучами, тьма не становилась абсолютной, ибо далеко вверху, сквозь неровные, постоянно меняющие очертания просветы, мерцало звездное небо.
Когда становилось немного светлее, я вглядывался в темноту, окутывающую гавань. В гавани находились буквально сотни барж — ведь это одна из самых крупных гаваней для их приема. Все баржи теснились в хаотическом беспорядке. Но я понимал, что беспорядок только кажущийся. Как ни плотно стояли баржи и как ни велико искусство, необходимое для вывода судна в море, каждая баржа имела узкую полоску воды, по которой она могла выйти в открытое море. От причалов, у которых швартовались баржи, перпендикулярно к берегу тянулись узкие сходни, связывающие баржи с сушей.
Лупа спряталась за тучей. Я вышел из тени и ступил на одну из центральных сходней, неслышно двигаясь по мокрому дереву на резиновых подошвах. Будь я даже в сапогах, подбитых гвоздями, и тогда вряд ли привлек бы чье-нибудь внимание — кроме тех, желавших мне зла. Хотя на всех баржах размещались команды, а в ряде случаев и с семьями, лишь на двух или трех светились одинокие огоньки, и, если не считать тихой симфонии ветра и слабого поскрипывания троса, все вокруг было погружено в безмолвие. Гавань со своими сотнями барж сама по себе являлась целым городом, и этот город спал глубоким сном.
Я прошел треть расстояния по главной сходне, когда пуна снова выглянула из-за туч. Я остановился и оглянулся.
Ярдах в пятидесяти за мной шли двое — молча и целеустремленно. Они казались лишь тенями, силуэтами, но я заметил, что правая рука каждого выглядела длиннее, чем левая. Что-то держали в правой руке. Я не удивился, заметив это что-то, как не удивился, заметив их самих.
Я посмотрел направо. Параллельно сходне, от берега двигались еще двое. Они шли на одном уровне с теми, что следовали непосредственно за мной.
Я взглянул налево — еще двое, еще два силуэта. Меня восхитила синхронность, с которой они действовали.
Я повернулся и снова пошел вперед. На ходу я вынул из кобуры пистолет, снял с него непромокаемый чехол и спрятал в карман на молнии.
Луна скрылась за тучами. Я бросил беглый взгляд через плечо и побежал. Три пары преследователей тоже побежали. Пробежав ярдов пять, я снова оглянулся. Двое на моей сходне остановились и прицелились в меня. А, может, мне просто померещилось в мерцающем свете звезд. Но мгновение спустя я убедился, что так оно и было: узкий язык пламени пронзил темноту. Выстрела я не услышал, вполне понятно: ни один здравомыслящий человек не решился бы потревожить сон сотни здоровых голландских, немецких и бельгийских моряков. Однако они ничуть не побоялись потревожить меня. Луна снова выглянула из-за туч, и я снова побежал.
Царапнувшая меня пуля нанесла больший урон одежде, чем мне самому, хотя я и ощутил жгучую боль в правом предплечье. Но и этого для меня было достаточно — я свернул с центральной сходни, перепрыгнув на нос баржи, пришвартованной у причала под прямым углом, и быстро перебрался на корму под прикрытие рулевой рубки. Спрятавшись там, я осторожно выглянул из-за угла.
Двое на центральной сходне остановились и энергичными жестами показывали своим приятелям справа, что им следует обойти с фланга, чтобы потом выстрелить мне в спину. На мой взгляд, они имели самые скудные представления о том, что такое честность и порядочность, но их компетентность не вызывала сомнения. Совершенно очевидно, если меня хотели прикончить, то, как я понимал, используя окружение, они получали неплохие шансы. И, с моей стороны, было необходимо, и как можно скорее, сорвать эти планы. Поэтому я на какое-то время перенес внимание с тех, что на центральной сходне, на тех, которые пошли в обход.
Появились они через несколько секунд. Они не спеша, но уверенно шли вперед, вглядываясь в темноту за рубкой — не совсем умно с их стороны, поскольку я сам стоял в глубокой тени, а они четко выделялись на фоне лунного неба. Я, разумеется, увидел их раньше, чем они меня… Даже сомневаюсь, что они вообще успели меня заметить. Один из них наверняка, ибо навсегда лишился способности видеть — он был мертв еще до того, как упал на причал и почти беззвучно соскользнул с него в темные воды гавани. Я прицелился во второго, но его реакция оказалась на редкость мгновенной, и он отпрянул в тень прежде, чем я успел нажать на курок. Неизвестно почему, но мне пришло в голову, что, по сравнению с ними, моя порядочность еще более низкого пошиба, однако в ту ночь я серьезно настроился на то, чтобы оставить их в дураках.
Я придвинулся к краю рубки и снова осторожно выглянул. Двое на центральной сходне стояли на месте. Возможно, они еще не знали, что произошло. С другой стороны, до них было совсем далеко и не приходилось рассчитывать, что я попаду с такого расстояния, да еще ночью, но, тем не менее, я тщательно прицелился и нажал на спуск. Однако птичка оказалась действительно далеко. Я заметил, как один вскрикнул и схватился за ногу, но, судя по быстроте, с которой он бросился за своим приятелем и спрятался под прикрытием баржи, рана не могла быть серьезной.
Луна вновь скрылась за тучу. Тучка маленькая и скроет луну минуты на две, не больше. И, к тому же, разрыв в тучах увеличивался, а они уже засекли мое местонахождение.