Она открыла дверь в квартиру, оказавшуюся немногим больше кроличьей клетки, и состоявшую, насколько я мог видеть, из крошечной гостиной и смежной с ней такой же крошечной спальни. Я прошел прямо в спальню, опустил Джорджа на узкую кровать и, выпрямившись, вытер лоб.
— Ну и ну! — сказал я. — Легче забираться по стремянке, чем по вашей проклятой лестнице.
— Извините. В женском общежитии было бы дешевле и… Но с Джорджем… Кроме того, в клубе не так много платят.
Судя но этим двум крошечным комнатушкам, опрятным, но бедным, как и одежда Джорджа, в клубе «Балинова» ей действительно платили мало.
Я сказал:
— Люди в вашем положении должны быть счастливы, даже имея это малое.
— Простите?
— Никаких «простите»! Вы хорошо знаете, что я имею к виду. Не правда ли, мисс Лемэй? Простите, могу я называть вас просто Астрид?
— Откуда вы знаете мое имя!.. Откуда… откуда вам известно обо мне?
— Хватит! — сказал я довольно грубо. — Хотя бы ради вашего дружка!
— Дружка! У меня нет дружка!
— Значит бывшего дружка! Или, может, его лучше называть покойным дружком?
— Вы имеете в виду Джимми? — прошептала она.
— Да, да, Джимми Дюкло! — Я кивнул. — Не знаю, в какой степени, но в его гибели виноваты и вы. Он, однако, успел рассказать кое-что о вас. У меня даже есть ваше фото.
Она была в полном замешательстве.
— Но… но в аэропорту…
— А чего вы могли ждать от меня? Чтобы я заключил вас в объятия? Джимми убили там, потому что он на что-то решился. На что именно?
— Простите, но я ничем не могу вам помочь.
— Не можете или не хотите?
Она промолчала.
— Вы любили его, Астрид? Я имею в виду Джимми?
Она молча взглянула на меня. Когда она медленно кивнула в ответ, глаза ее уже повлажнели.
— И, тем не менее, вы ничего не хотите сказать? — Молчание. Я вздохнул и попробовал с другой стороны. — Джимми говорил вам, чем он занимается?
Она покачала головой.
— Но вы догадывались? Она кивнула.
— И сообщили кому-то о своей догадке? Это ее доконало.
— Нет! Нет и нет! Никому! Клянусь Богом, никому не говорила!
Она, несомненно, любила его и сейчас не лгала.
— Он никогда не упоминал обо мне?
— Нет.
— Но вы знаете, кто я?
Она молча смотрела на меня, и по ее щекам медленно скатились две слезы.
— Вы ведь отлично знаете, что я работаю в отделе по борьбе с наркотиками в лондонском отделении Интерпола!
Она продолжала молчать. Я схватил ее за плечи и сильно встряхнул.
— Ну как, знаете? — Она кивнула.
Так кто же вам обо мне сказал, если не Джимми?
— Господи! Пожалуйста, оставьте меня в покое!
За первыми слезами полились ручьи. Видно, в этот день ей было суждено плакать, а мне вздыхать, так что я опять вздохнул и, снова изменив тактику, взглянул на юношу, лежавшего на кровати.
— Насколько я понимаю, Джордж — не кормилец в семье, — сказал я.
— Джордж не может работать, — произнесла она таким тоном, словно излагала очевидные вещи. — Он уже больше года не работает. Но при чем тут он?
— При всем… — Я подошел и склонился над ним, пристально всмотрелся в лицо, приподнял и опустил одно веко. — Что вы с ним делаете, когда он в таком состоянии?
— Ничего нельзя сделать.
Я завернул рукав на костлявой руке Джорджа. Исколотая, вся в пятнах, обескровленная, она имела отталкивающий вид. По сравнению с ней, рука Труди была красивой.
Я сказал:
— Никто никогда не сможет ему чем-либо помочь. И вы это знаете, не так ли?
— Знаю! — Она перехватила мой внимательный взгляд, перестала вытирать лицо кружевным платочком размером с почтовую марку и горько улыбнулась. — Хотите, чтобы я показала и свою руку?
— Не в моих обычаях обижать симпатичных девушек. Я только хочу задать вам несколько простых вопросов, на которые вы в состоянии ответить. Давно Джордж на игле?
Три года.
— Как долго вы работаете в клубе?
— Три года.
— Вам нравится?
— Нравится! — Эта девочка выдавала свои чувства, стоило ей только открыть рот. — Да вы знаете, каково работать к ночном клубе?! Да еще в таком ночном клубе?! Гадкие и мерзкие одинокие старики с их жадными взглядами…
— Джимми Дюкло не был ни мерзким, ни гадким, ни старым!
Она растерялась.
— Нет… Конечно, нет! Джимми…
— Джимми Дюкло погиб, Астрид! И погиб из-за официантки ночного клуба, которую шантажируют.
— Меня никто не шантажирует!
— Нет? В таком случае, кто же заставляет вас молчать? Или выполнять работу, которую вы явно ненавидите? И что конкретно позволяет им оказывать давление? Может, причина в Джордже? Что же он натворил, или что они ему приписывают? Он сидел в тюрьме, это мне известно, тут что-то другое. И что заставило вас шпионить за мной? Что вам известно о гибели Джимми Дюкло? Я знаю, как он погиб, но кто его убил и почему?
— Я не знала, что его убьют… — Она опустилась на диван и закрыла лицо руками. Плечи ее дрожали. — Я не знала, что его убьют.
— Ну хорошо, Астрид… — Я отступился, ибо ничего не мог от нее добиться, кроме растущего к себе чувства неприязни. Она, видимо, действительно любила Дюкло, прошел всего один день с момента его гибели, а я тут бережу кровоточащую рану. — Я знаю, что грозит вам, если вы заговорите, но, ради собственного блага, Астрид, подумайте над моими словами! Вы должны думать о своей жизни и больше ни о чем. Жизнь Джорджа уже вся позади.
— Я ничего не могу сделать… ничего не могу сказать, — она все еще сидела, закрыв лицо руками. — Прошу вас, уходите!
Я решил, что тоже не смогу здесь больше ничего сделать и ничего сказать, и поступил так, как просила она — я ушел.
Оставшись лишь в брюках и майке, я заглянул в крошечное зеркальце в маленькой ванной. От грима на лице, руках и шее не осталось и следа, чего я отнюдь не мог сказать о большом белом полотенце, которое уже не было белым, а приняло — и боюсь, необратимо — шоколадный оттенок.
Из ванной я вышел в спальню. Она едва вмещала кровать и небольшой диванчик, который также годился для сна.
Мэгги и Белинда устроились на кровати. Обе выглядели весьма привлекательно в нарядных ночных сорочках, которые, казалось, состояли главным образом из дырочек. Но в этот момент мой ум занимали совсем другие проблемы.
— Вы испортили наше полотенце, — пожаловалась Белинда.
— Скажете, что вы снимали им грим. — Я потянулся за своей рубашкой, ворот которой тоже приобрел устойчивый коричневый оттенок. — Значит, большинство девушек, работающих в ночных клубах, живут в женском общежитии?
Мэгги кивнула.
— Так сказала Мэри.
— Мэри?
— Да, та славная девушка-англичанка, которая работает в «Трианоне».
— В «Трианоне» славные англичанки не работают. Там работают только легкомысленные английские девицы. Она не из тех, что были в церкви? — И когда Мэгги отрицательно покачала головой, я добавил: — Ну что ж, по крайней мере, это согласуется с рассказом Астрид!
— Астрид? — переспросила Белинда. — Вы с ней говорили?
— Я провел с ней часть дня. Но, боюсь, без особого успеха. Она не отличалась общительностью. — Вкратце я рассказал им, как замкнуто держалась Астрид, и продолжал: — Так вот, пора вам понемножку приниматься за настоящую работу, вместо того, чтобы шляться по ночным кабакам. — Они переглянулись и затем удостоили меня холодными взглядами. — Вы, Мэгги, прогуляйтесь завтра в Вондель-Парк. Посмотрите, не будет ли там Труди, вы ведь ее знаете. Только постарайтесь, чтобы она вас не видела — она тоже вас знает. Приглядитесь, чем занимается, с кем встречается, разговаривает. Это большой парк, но Труди вы легко найдете: ее сопровождает очаровательная старушечка, пяти футов в обхвате. А вы, Белинда, понаблюдайте завтра вечером за женским общежитием. Если увидите какую-нибудь девушку из церкви, следуйте за ней и посмотрите, куда она пойдет и что будет делать. — Я с отвращением влез в свою совершенно мокрую куртку. — Спокойной ночи!