На площади Дам человек в сером вышел. Дам, главная площадь Амстердама, полна исторических памятников — здесь и королевский дворец, и Новая церковь, такая древняя, что приходится все время подпирать ее, чтобы она не рухнула окончательно, но человек в сером не удостоил их в тот вечор даже взгляда. Он потрусил по боковой улочке, мимо гостиницы, свернул налево по направлению к докам, прошел вдоль канала, потом свернул направо и нырнул в лабиринт переулков, уводивших его все глубже и глубже в район городских складов, в один из немногих районов Амстердама, не значившихся на туристских картах. Никогда еще я не встречал человека, за которым так легко было вести слежку. Он не смотрел по сторонам и не оглядывался. Можно было двигаться за ним в пяти шагах верхом на слоне, — даже в этом случае он не заметил бы меня.
На очередном углу я остановился и проводил его взглядом. Теперь он удалялся по узкой, тускло освещенной и на редкость некрасивой улице. С обеих сторон над тротуарами нависали фронтоны угрюмых пятиэтажных складских строений. Обстановка вызывала невольную боязнь замкнутого пространства, рождала мрачные предчувствия и тревожную напряженность. А я, признаться, не любитель подобных ощущений.
Поскольку человек в сером почти уже бежал, я пришел к выводу, что эта чрезвычайная демонстрация усердия может означать лишь одно: его путешествие подходит к концу. И я оказался прав. Взбежав на крыльцо с перилами, он вытащил ключ и, открыв дверь, скрылся внутри здания. Я продолжил свой путь — неторопливо, но и не слишком медленно — и, подойдя к крыльцу, без особого любопытства взглянул на вывеску над входом: «МОРГЕНСТЕРН и МОГГЕНТАЛЕР» — гласила надпись.
Я никогда не слышал об этой фирме, но теперь едва ли забуду ее название. Не меняя шага, я прошел мимо.
Номер, в который я вошел, выглядел довольно убого, но и сама гостиница была не из лучших. Снаружи она имела вид мрачный и неприветливый — дешевыми и невзрачными были ее интерьеры. Скудная обстановка номера, включая односпальную кровать и софу, тоже предназначенную для сна, несла на себе печать разрушительного действия долгих лет, прошедших с тех пор, как ее расставили здесь, новенькую и чистенькую, хотя с трудом верилось, что она вообще когда-нибудь была новенькой и чистенькой. Ковер стерся до основы, но занавески и покрывало на кровати выглядели еще хуже. В крошечной ванной, примыкавшей к комнате, было тесно, как в телефонной будке, и только две особы, находившиеся в номере, смягчали тягостное впечатление от его безнадежного и безобразного вида — в их присутствии даже мрачная тюремная камера показалась бы раем.
Мэгги и Белинда примостились на краю кровати и смотрели на меня безо всякого энтузиазма. Я устало опустился на потрепанную софу.
— Ну как, двойняшки? — спросил я. — Одни в нечестивом Амстердаме?.. Всё в порядке?
— Нет! — в голосе Белинды прозвучали решительные нотки.
— Нет? — переспросил я с деланным удивлением. Она жестом обвела номер.
— Я имею в виду все это… Вы только взгляните! Я внимательно осмотрелся.
— Ну и что?
— Вы бы сами захотели так пожить?
— Откровенно говори, нет. Но отели «люкс» предназначены для таких солидных людей, как, скажем, я. А для двух трудяг-машинисток — это самое подходящее место. К тому же, двум молодым девушкам такая обстановка обеспечивает необходимый камуфляж. — Я помолчал. — По крайней мере, надеюсь на это. Полагаю, что с вами самими все в порядке? В самолете никого из знакомых не заметили?
— Нет. — Они произнесли это в унисон и одинаково покачали головами.
— А в аэропорту? Тоже.
— Вами никто не интересовался?
— Нет.
— Как тут насчет «клопов»?
— Нет.
— Выходили из отеля?
— Да.
— Никто за вами не следил?
— Нет.
— В ваше отсутствие комнату не обыскивали?
— Нет.
— Вас, кажется, это забавляет, а, Белинда? — Она не то чтобы смеялась, но с трудом сдерживалась, чтобы не прыснуть. — Если да, то так и скажите. Возможно, это повысит мой тонус.
— Да нет, я ничего… — Она внезапно нахмурилась — возможно, вспомнила, что почти меня не знает. — Простите…
— Простить? За что, Белинда? — Мой отеческий тон странным образом смутил ее, и она беспокойно заерзала на кровати.
— Ну, я думала, что все эти предосторожности ради каких-то двух девчонок… Просто не вижу необходимости…
— Замолчи, Белинда! — Это была моя Мэгги, стремительная, как ртуть, и всегда поддерживающая своего шефа, хотя один Господь Бог знает — почему. У меня были профессиональные успехи, составляющие — сами по себе — внушительный список, но если сравнивать их с числом неудач, они теряли свою значительность и не стоили упоминания. А Мэгги между тем продолжала: — Майор Шерман всегда знает, что делает.
— Майор Шерман, — сказал я откровенно, — с удовольствием пожертвовал бы зубами мудрости, лишь бы поверить в это. — Я задумчиво посмотрел на них. — Не хотелось бы менять тему разговора, но… как насчет того, чтобы выразить соболезнование раненому шефу?
— Мы знаем свое место, — сдержанно сказала Мэгги. Она поднялась, осмотрела мой лоб и снова села. — Учтите, этот пластырь слишком мал для такой раны. Из нее, наверняка, вылилось ведро крови?
— Руководящие кадры легко теряют кровь — как я понимаю — у них слишком нежная кожа… Вы слышали, что произошло?
Мегги кивнула.
— Ужасное убийство! Мы слышали, что вы пытались…
— Вмешаться? Пытался, как вы справедливо заметили. — Я взглянул на Белинду. — Наверное, со стороны для вас это было колоссальное зрелище — первое задание с новым шефом, и едва он вступает на чужую землю, как получает по башке!
Белинда невольно взглянула на Мэгги, вспыхнула до корней волос — настоящие платиновые блондинки легко краснеют — и сказала, словно оправдываясь:
— Просто он оказался слишком проворным для вас.
— Конечно! — согласился я. — И для Джимми Дюкло тоже…
— Джимми Дюкло? — У них был просто талант вторить в унисон.
— Ну да, Джимми Дюкло! Тот, кого убили! Один из наших лучших агентов и мой давнишний друг. У него были срочные и, я думаю, очень важные сведения, которые он хотел сообщить в аэропорту мне лично. В Англии только я знал, что он приедет в Скипхол. Но здесь об этом знал еще кто-то. Моя встреча с Дюкло готовилась по двум, совершенно не зависимым друг от друга каналам, но кто-то знал не только о моем приезде, но и о том, КОГДА И КАКИМ РЕЙСОМ я прибуду. Так что он успел расправиться с Дюкло до того, как мы смогли встретиться… Вы согласны, Белинда, что я не переменил тему? Вы согласны, что раз они так хорошо осведомлены обо мне и об одном из наших сотрудников, они могут быть так же хорошо осведомлены и о других?
Несколько мгновений девушки смотрели друг на друга, а потом Белинда сказала:
— Значит, Дюкло был одним из наших?
— Вы что, глухая? — раздраженно спросил я.
— И мы… то есть Мэгги и я… Мы…
— Вот именно!
Казалось, известие об угрозе, нависшей над их жизнью, Белинда и Мэгги восприняли довольно спокойно, но, с другой стороны, они ведь прошли специальную подготовку и прибыли сюда выполнять задания, а не падать в обморок.
Мэгги сказала:
— Мне очень жаль, что ваш друг погиб. Я кивнул.
— Мне жаль, что я вела себя глупо, — сказала Белинда. Сказала искренне, полная раскаяния. Правда, ее хватило не надолго. Такой уж характер. Она устремила на меня свои необыкновенные зеленые глаза под темными бровями и спросила: — Значит, они охотятся и за вами?
— Ага, милая моя девочка! Вы уже начинаете беспокоиться за своего шефа!.. Охотятся за мной? Не знаю… Но даже если это не так, все равно добрая половина отеля «Эксельсиор» подкуплена ими. Правда, они идут по ложному следу. Хотя боковые входы и выходы у них под наблюдением. Когда я сегодня вышел, за мной увязался «хвост».