— На этот раз скажу, что свой забыла в Дублине, — сказала Энджела, проворно стаскивая кольцо с правой руки и надевая на левую. Прошу: мистер и миссис Киттредж.
Шон уголком глаза заметил это движение и вдруг понял.
— Тебя это все еще тревожит? Четыре года спустя?
Энджела внимательно рассматривала заусенец.
— Мне не нравится, когда на меня косо смотрят.
— Да пошли они. Это их проблема. Кроме того, все равно это не их собачье дело.
Ему было легко говорить.
— Но это же не крупные отели, — рассудительно объяснила она. — Это маленькие гостиницы, с личным подходом. Почему мир устроен так, что мужикам все всегда легко?
Шон усмехнулся.
— В Кашеле Лили забронировала нам номер для новобрачных.
Чувство юмора у Лили было.
Энджела хихикнула. Пристально глядя на кольцо, она принялась лениво двигать его вверх-вниз через костяшку пальца. Уже три дня задержки. Сказать ему сейчас? Как? Со смешком, беззаботно вскинув голову: Извини, детка, мы дали маху… или, точнее, я дала маху; но что за беда, ведь в глубине души ты всегда хотел этого, правда? Или ничего не говорить? Попросту потихоньку улизнуть к доктору Спэрлингу после возвращения домой. (Он же не католик?) Шону знать об этом не нужно. Легко. Просто. И ничего более, сказала Фиона.
Обеспокоенная Энджела снова выглянула в окно. Аборт вызывал у нее отвращение. Возможно, это было похмелье от ее католического воспитания. И все же мысль о том, что внушенные ей в раннем возрасте религиозные доктрины могут и по сию пору влиять на нее, была не менее отвратительна. Одно дело увлечься приятными воспоминаниями детства о мессе, и совсем другое — обнаружить, что тебе день за днем мешают принимать решения догмы, давным-давно сознательно отвергнутые и тем не менее, по непонятным причинам, действующие весьма энергично, подобно термитам под поверхностью. Она вспомнила их с Шоном приятельницу, еврейку Рут, которая упорно утверждала, будто не любит свинину попросту из-за ее вкуса. Может быть, это соответствовало истине. Может быть, нет. Может быть, Энджеле тоже просто не нравилась идея аборта? Может быть, это был эстетический выбор?
— О чем ты думала? — вдруг спросил Шон. — Вот только что?
Смущенная и расстроенная Энджела попыталась затолкать путеводитель в бардачок. Книга не влезала, и она засунула ее в кармашек на дверце.
— Да так. — Почему «только что»? Почему он спросил «только что»?
Шон глядел на нее, настойчиво ожидая ответа.
— О жизни, — хитро выкрутилась Энджела.
— О чьей жизни?
Она в задумчивости прикусила заусенец. Невероятно. Как ему это удается? Он знает! Нет, не может быть.
— У тебя бывали предчувствия? — спросила она, меняя тему разговора.
— Предчувствия? — Шон казался удивленным.
— Ну, ты понимаешь. Смутные подозрения. Такое чувство, будто вот-вот что-то случится — и оно случается.
Озадаченный Шон на минуту задумался.
— Не могу сказать, что бывали. Не знаю. Поправка. — Он усмехнулся. — Один раз у меня в школе было предчувствие, что я завалю французский. Но это, пожалуй, следует назвать догадливостью. — Он посмотрел на Энджелу. — А что? У тебя появились предчувствия?
— Не знаю. — Она уставилась на блестящую от дождя дорогу. — Может быть.
— Какие же?
— Точно не знаю.
— Нехорошие?
— Надеюсь, что нет.
Шон потянулся, взял ее руку и ободряюще сжал.
— А сны? — спросила она.
— Что — сны?
— Думаешь, в них что-то есть?
— Только то, что тебе хочется в них усмотреть.
— Они могут многое рассказать.
— О тебе самой — возможно.
Энджела прикусила губу.
— А что бы ты сказал, если бы я призналась… — Она замолчала, недоумевая, как выразиться. Тишину заполнило мерное пощелкиванье дворников. — Что сделала огромную глупость, — кое-как закончила она.
Шон обдумал ответ.
— Наверное, это зависело бы от того, насколько глупо ты поступила. — Он хохотнул и взглянул на нее. — Хочешь меня испытать?
Энджела не отрывалась от окна, чувствуя себя крайне неуверенно. Под дождем им навстречу на запряженной осликом телеге, груженой овощами, ехала одетая в черное старуха. Когда они проезжали мимо, Энджела мельком увидела ее лицо: обветренное, коричневое и сморщенное, как грецкий орех. Старушка когда-то жила в башмаке…
— Да? — спросил Шон.
Энджела посмотрела на него. Его светло-карие глаза глядели весело, оценивающе.
— Какую же глупость ты сделала?
С оравой детишек…
Храбрость оставила Энджелу, съежилась, улетучилась, как облачко дыма. В голову хлынули оправдания и отговорки. Зачем портить хорошую поездку, редкие впечатления? Следовало подождать, отложить разговор на потом. Всегда лучше отложить. Она попыталась закрыть тему: