— Могу заверить, что после Рождества она стала податливее. — Люций положил руку на спинку моего стула.
— Что случилось в Рождество? — спросил Тедди, его голос прозвучал тихо, а взгляд был устремлен вперед.
— Ты не рассказала ему о веселье? — задал вопрос Кэл и выпил вина. — По-моему, не очень справедливо.
— Я устала от разговоров о Приобретении, — произнесла София. — И, честно говоря, не уверена, почему этой разрешено есть с нами. — Она махнула рукой на меня. — Я имею в виду, ну правда, разве мы садим собак за столом рядом с нами?
Я сдержала язык за зубами. Не ради себя, а ради Тедди.
Син рассмеялся, его гулкий смех, словно нож, ввинчивался мне в спину.
— Мы просто подумали, что Суверен захочет взглянуть на Стеллу.
— Если хочешь поднять на смех эту рыжую, значит, помоги мне, — она наклонилась и поцеловала Сина, их губы встретились, а у меня перехватило дыхание. Было очевидно, что это не в первый раз.
Они были вместе. У меня пересохло во рту, когда она еще раз чмокнула его и отстранилась.
Кэл вздохнул.
— Хорошо, милая, если это так сильно тебя беспокоит, мы попросим ее уйти.
— Спасибо, папочка.
Папочка. Все встало на свои места. София была дочерью Кэла.
— Стелла пообедает в своей комнате. Спасибо, Лаура. — Люций пнул меня ногой.
Я встала и сжала плечо Тедди, прежде чем выйти из комнаты. Ему придется молчать, сидеть за столом и притворяться одним из них. Несмотря на свою доброту, он должен был знать, что определенный уровень актерского мастерства был необходим хотя бы для того, чтобы выжить в мире Суверенов и Приобретений.
Стоило мне дойти до двери, София обратилась с вопросом:
— Как твоя рука?
Я повернулась к ней, растерянность и ощущение дежавю смешались в моей памяти, как коктейль Молотова.
— Что?
Син обнял ее за плечи и притянул к себе, поцеловав в волосы.
Она рассмеялась, как будто я повела себя словно глупый ребенок.
— Твоя рука. Ты не помнишь?
— Это ты. — На рождественском испытании ее лицо скрывала маска, но я узнала голос и глаза. Когда я пыталась одеться потеплее и дать Брианне свитер, София ударила меня черной дубинкой. Потребовался месяц, чтобы сошел синяк и кость снова окрепла.
— Именно. Жаль, что я не сломала ее. — Она прижалась к Сину, ее темные глаза сверкали злобой. — Теперь убирайся отсюда, пока не отбила мне аппетит.
Глава 4
Синклер.
Тремя месяцами ранее.
— Если Синклер проиграет Приобретение, ему придется убить Тедди? — Слабый голос Стеллы донесся до меня по коридору.
Мои размеренные шаги превратились в бег, пока я не оказался у открытой двери маминой комнаты.
— Тедди умрет. — Голос Ребекки, высохший и хрупкий, как упавший лист, прорезал воздух.
Паника рассекла мне сердце, когда я увидел Стеллу, стоящую на пороге ада, с бледной кожей и широко раскрытыми глазами.
— Стелла! — Я бросился к ней.
— Я не вижу ничего плохого в том, чтобы рассказывать этой невежде правила. — Мать улыбалась с ненавистью в каждой морщинке, каждой черте.
— Расскажи мне. Расскажи мне все. — Стелла уставилась на меня, зеленые глаза наполнились слезами, хотя ни одна слезинка не упала. — Я должна знать. — Она схватила меня за руки, крепко обняв и пришпилив к месту болью в своем голосе.
— Расскажи ей, сын. Расскажи, — радостное хихиканье матери было слишком тяжело выносить.
Я вырвался из хватки Стеллы и подошел к аптечке. На замке. Схватился за ручки и дергал, пока дерево не раскололось, и дверца не распахнулась. Схватив шприц, повернулся и подошел к демону в кровати.
— Пожалуйста, не надо, — воскликнула Рене, но не поднялась, чтобы остановить меня.
— Нет. — Мама попыталась улизнуть, страх затуманивал ее дикий взгляд.
Я схватил ее за руку и разогнул. Она ударила меня по щеке и поцарапала шею. Я проигнорировал это, точно так же, как каждую боль, которую она причиняла с той адской ночи в Бразилии. Пусть она вырывалась и кричала, я вонзил иглу в ее вену и нажал на поршень.
Ее движения замедлились, поток слов прекратился, после она снова упала на кровать и наконец заснула. Долгожданная тишина.
Рене оттолкнула меня в сторону и опустилась на кровать, поглаживая лицо матери и рыдая.
— Как ты мог?
— Это нужно было сделать. — Я попытался прочистить мысли, чтобы погасить бушующий внутри огонь эмоций. Обычно мне это легко удавалось. Но не сейчас. Не тогда, когда мама посчитала нужным надеть на Стеллу ту же самую, ранящую как лезвия бритвы, смирительную рубашку, которую носил я.