16. Казалось бы, все: совершенная система, но, однако, остается вопрос, что происходит с этим современным государством, если оно сталкивается на международной арене с другим государством. Нанесение оскорбления одному члену государства, есть нанесения оскорбления всему государству, здесь действует принцип «один за всех все за одного». А оскорбления могут быть нанесены легко, ведь, противное государство может быть еще из феодальной эпохи, может это еще то незрелое государство, что ищет себе рабов. А может, это другое свободное государство свободных граждан и тогда мы возвращаемся к пункту 1, с которого начался этот разбор, то есть к поединку между двумя свободными не на жизнь, а на смерть. Только теперь мы имеем дело не с отдельными личностями, а целыми государствами. А судьи над ними нет, все межгосударственные институты именно межгосударственные, а не надгосударственные, то есть существуют, пока сами государства их признают. Итак, в этом заключается громадная проблема. Мы бы с радостью могли решить ее, если бы просто для государств повторили бы ту же историю, ту же диалектику, что и для личностей, и заявили бы, что в итоге, дескать, на Земле должно существовать некое «государство государств», в котором все государства будут признаны, наделены правами, будут нести свою функцию…Но…
17. Однако, государства окончательно самодостаточны, и не нуждаются в признании, как «в нем не нуждается Солнце» (так Наполеон сказал о Франции), никакое международное право не в силах ничего сделать… И, слава Богу. Гегель говорит, что если бы не этот факт, то не было бы войн, а ведь только войны позволяют умирать за свободу и защищать ее. Без войн государства бы заросли тиной, как озеро превращается в болото без ветра. А кто кого победит, кто исчезнет с лица истории, кто останется ― это дело Абсолютного Духа, то есть Бога, а не человечье, это судьба народов в их истории.
18. Впрочем, сама история, собственного говоря, уже закончилась. Что означает эта загадочная фраза? А то, что диалектика господства и рабства, которая описана выше, просто не имеет продолжения, она закончена. Нет ничего иного кроме как встречи двух свободных, их столкновения, превращения в господина и раба, деградации господина, освобождения раба, создания государств и войн свободных государств между собой. Все, дальше мысли развивать некуда. Чем же человечество будет заниматься всю дальнейшую историю? Гегель далек был от мысли представлять «конец истории», как некий обрыв. А всю дальнейшую историю все народы, которые еще считаются дикими, то есть находятся в «естественном состоянии» будут подтягиваться к народам находящимся в авангарде (немцам, французам, англичанам). Эти дикие народы, проходя через стадии рабства и господства, будут наконец-то совершать свои освободительные революции, и, в конце концов, превращаться в свободные государства свободных граждан, которые периодически будут воевать. А поскольку нецивилизованных народов много, то процесс подтягивания арьергарда к авангарду может быть очень длинным, займет несколько столетий. Главное, что сам авангард уже никуда не двинется, совершеннее и лучше современного свободного суверенного государства свободных граждан все равно уже ничего нет. Подтягивать дикарей до высокого уровня силой Гегель тоже не рекомендует. Наполеон уже давал конституцию испанцам, те не смогли принять ее, хотя она была лучше, чем то, что они имели раньше. Нужно, чтобы законы вырастали из народных нравов медленно и верно. А это процесс долгий. Значит и окончание истории процесс тоже долгий.
19. Отдельно стоит сказать о России, которая, по Гегелю, осталась вне истории. Когда–то авангардом был Восток, там впервые произошла великая революция, то есть переход от «естественного состояния» к государству. Потом лидером истории были античные народы, понявшие, что свободен не один, а многие и придумавшие демократические и правовые институты общения свободных между собой. Потом лидерами истории стали европейские и, прежде всего, германские народы, усвоившие истину христианства о свободе каждого и перенесшие ее в политику. А поскольку дальше ничего не будет происходить кроме подтягивания отставших народов к передовым, то Россия, равно как и Африка и проч. никогда не будет «исторической» то есть «делающей историю» страной. Когда состязание закончено и финишная лента сорвана, неважно кто прибежит вторым, десятым или тридцатым. Наполеон уже прибежал. Все остальные обречены на то, чтобы его копировать. Копии могут быть лучше оригинала, даже обязаны быть лучше, так как они уже имеют возможность не впадать в ошибки предшественников, учитывать их уроки и все делать совершенным образом, но все равно это будут копии. Казалось бы, Россия в отличие от Африки, где и господа и рабы изнежены, где бананы растут на деревьях и не надо трудиться, наоборот, через труд должна была одной из первых прийти к всеобщему господству и освобождению. Множество войн и нашествий так же должны дать много людей духа. Но, видимо, во всем нужна мера, слишком тяжелые условия, так же не хороши, как и слишком мягкие. Россия оказалась так же привязана к своему антиматериалистическому, господскому духу, как Африка к своему рабскому и телесно-материальному. Суровые условия вынуждают жить общинами, чтобы умножать силы, за счет интегрального эффекта, поэтому идея самостоятельности, в смысле независимости ни от кого здесь не прошла. Россия не смогла перейти к обществу, где единицами будут свободные личности. Пафос разочарования в России, как стране, которая уже не войдет в историю, унаследовал и обучавшийся в Германии Чаадаев.