Еще днем 31 июля на Мельничной горе насыпали четыре батареи. Но за окопы смогли взяться лишь под вечер. Как ни торопились рыть их, а все-таки к ночи не успели закончить.
Фермор и князь Голицын настаивали, чтобы окончить окопы хоть на рассвете 1 августа, если позволит неприятель. Но Салтыков замахал своими пухлыми руками:
– Довольно и так. Пусть лучше солдат выспится перед боем – больше проку будет!
Салтыков уже к вечеру 31 июля знал, где находится король Фридрих, понимал, что Мельничная гора легко может быть окружена пруссаками, но не считал своего положения плохим. По его мнению, левый фланг был маловажен, и Салтыков решил не тратить много сил на его защиту.
Лагерь понемногу затих. Солдаты поужинали, надели к завтрашнему бою чистые рубахи и легли спать под густым августовским небом, по которому одна за другой падали звезды.
Спали недолго: Салтыков поднял армию на ноги в четвертом часу утра, – светлело, в любую минуту можно было ждать атаки. Солдаты успели сварить кашу и выпить по чарке водки, когда в шесть утра за Гюнером послышалась оживленная перестрелка.
Выстрелы всполошили всех:
– Пруссак идет! Пруссак!
Смотрели во все глаза из окопов и батарей. Но простым глазом ничего нельзя было рассмотреть. Только Салтыков и его штаб видели в зрительные трубы, как за Мюльбергом горели мосты через Гюнер, подожженные казаками, как, нахлестывая нагайками коней, мчались к лесу красные, синие кафтаны.
– Казаки, – узнал подполковник Суворов, стоявший в свите главнокомандующего.
Салтыков вместе с начальником австрийского отряда генералом Лаудоном и начальниками дивизий Фермором и Вильбуа, окруженный штаб-офицерами, сидел у своей палатки. Поодаль, в ложбине, вестовые держали наготове оседланных лошадей.
Подполковник Суворов стоял в стороне. Он не любил компании штабных офицеров и, как всегда, держался от них подальше.
Спустя немного времени на третинских высотах прусские барабаны забили зорю.
– Не обманешь, знаю! Дурачков ловят: барабаны бьют, а король-то уж за это время Бог знает куда ушел, – усмехнулся Салтыков.
– Хитрость небольшая, – сдержанно процедил Фермор.
– Король считает нас маленькими детьми: он играет с нами в прятки, – твердо выговаривая каждое слово, отчеканил по-русски генерал Лаудон.
Он служил прежде на русской службе и правильно произнес всю фразу. Только последнее слово он все-таки сказал с мягким знаком: «прьятки».
В томительном ожидании прошло три часа.
Небо было безоблачно. Солнце палило немилосердно. Солдаты, разморенные, сидели в окопах. Старики, не раз бывавшие под пулями, дремали, а те, кто еще не видал боя, с волнением ждали решительной минуты. Артиллеристы сидели с зажженными фитилями в руках.
В девять часов с третинских высот ударил первый залп по левому флангу. Видно было, как у шуваловцев взлетел на воздух желтый зарядный ящик. От орудийной запряжки в шесть лошадей уцелела всего лишь одна. Обезумев от страха, она билась в спутанных постромках.
В ответ пруссакам по-особому глухо отозвались шуваловские единороги. На каждый выстрел пруссаков князь Голицын отвечал тремя. В одну минуту Мельничную гору заволокло черным дымом.
Канонада продолжалась уже больше часа, а пруссаки не думали штурмовать Мельничную гору. Только небольшой отряд пехоты попытался перейти на левый берег Гюнера, но был рассеян картечью.
– Пропал наш «скоропостижный» король, – сказал Салтыков, нетерпеливо шагавший по холму.
– Его величество обходит нас, – заметил Вильбуа.
Лаудон чуть сощурил свои большие умные глаза:
– О да, несомненно!
– Король ищет, откуда бы нас побольнее укусить, – говорил Салтыков, – да что-то не может выбрать места. Должен же он откуда-нибудь показать свой длинный нос – ведь скоро полдень!
В окопах и на батареях центра и правого фланга, куда не долетали прусские ядра, тоже подтрунивали над немцами:
– Потерялся пруссак!
– Как зашел в лес, так и заблудился!
– Он в своем царстве да заблудился, тогда что же нам делать?
– Вон Петрушка наш в бору у лесника дочку высмотрел. Полную неделю к ней бегал, штиблеты казенные изодрал, а ничего, ни разу не блудил!
Наконец на Малом Шпице показались пушки. С Клейстберга, искусно укрытая кустами, заговорила батарея.