Правительство Екатерины, обеспечив хлебом из государственных магазейнов население городов, возложило на помещиков ответственность за пропитание находящихся в их владении крепостных крестьян. Помещики обязывались создать запасные хлебные магазейны в своих имениях. Как видно из переписки Суворова, генерал-поручик энергично принялся за это дело, выказав и здесь свою организаторскую хватку и чувство ответственности. Из тех же писем видно, как много хлопот доставляли ему спорные дела с соседями-помещиками. Ведь за ущерб, нанесенный крестьянами соседям, отвечал их владелец. Письма рассказывают и о семейной драме Суворова.
«Матвеич! — пишет он 27 июля 1784 г. — Я решился все забрать сюда в Ундол из Москвы, т. е. тамошнего моего дома: людей, вещи, бриллианты и письма». К этому времени Суворов получил ответ на свою челобитную о разводе. Синод поставил ему на вид отсутствие надлежащих свидетельств и «иных крепких доводов» и предложил начать бракоразводное дело в низшей инстанции.
«Ныне развод не в моде,— резюмирует Суворов.— Об отрицании брака, думаю, нечего и помышлять». Получив известие о намерении тестя «поворотить жену к мужу», Суворов торопливо наставляет Матвеича для беседы с членом Синода преосвященным Платоном, известным своим красноречием: «Скажи, что третичного брака быть не может и что я тебе велел объявить ему это на духу,— пишет Суворов Матвеичу.— Он сказал бы: "Того впредь не будет". Ты: "Ожегшись на молоке, станешь на воду дуть". Он: "Могут жить в одном доме розно". Ты: "Злой ея нрав всем известен, а он (т. е. сам Суворов.— В.Л.) не придворный человек» [47]. Дело о разводе остановилось.
В августе 1784 г. Варвара Ивановна родила сына, которого назвали Аркадием. Никаких откликов в дошедших до нас письмах Суворова на это событие нет. Только в письме от 28 декабря того же года, посланного из Кончанского родственнику И. П. Суворову, генерал замечает: «Супругу Варвару Ивановну довольствовать регулярно из моего жалованья». Похоже, гнев прошел, но боль осталась навсегда. Жена Суворова поселилась сначала у своего отца, потом жила в Москве у брата. Суворов выделил ей ежегодное содержание и более никогда с ней не виделся и не переписывался. Дочь Наталья воспитывалась в Смольном, а сына Аркадия он впервые увидал лишь в 1797 г., когда опального полководца посетила в Кончанском дочь с маленьким сыном и братом. Красивый, смышленый мальчик понравился старику. Суворов признал сына и принял большое участие в его обучении и воспитании. Аркадий жил в Петербурге в доме сестры или у Д. И. Хвостова, женатого на племяннице полководца. В завещании 1798 г. Суворов отказал все благоприобретенные имения дочери, а все родовые и пожалованные за службу — сыну. Жене он не отказал ничего, оставшись непреклонным в осуждении той, которая нарушила святость брачных уз. Варвара Ивановна по советам «доброхотов» пыталась жаловаться Павлу I и добилась того, что опальный супруг по повелению императора увеличил ей пособие и оплатил часть ее долгов. Она пережила мужа всего на шесть лет. «Судьба судила этой женщине быть женой гениального полководца, и она не может пройти незамеченной,— писал В. А. Алексеев, один из самых серьезных исследователей жизни Суворова.— Она, как Екатерина при Петре, светила не собственным светом, но заимствованным от великого человека, которого она была спутницей. Своего жребия она не поняла и не умела им воспользоваться, в значительной степени по своей вине, а таких людей нельзя оправдывать, их можно только прощать» [48].
К концу 1784 г. Суворов уже явно тяготился своей праздностью. Ни поездки по имениям, ни хлопоты по хозяйству, ни встречи с хлебосольными соседями-помещиками, ни охота, ни певческая капелла и театр, заведенные им в Ундоле, — ничто не могло удовлетворить его деятельную натуру. 10 декабря он садится за письмо Потемкину. Это новогоднее поздравление светлейшего князя принадлежит к числу самых откровенных посланий Суворова. В начале письма генерал просит поручить ему особую команду, упоминая о «ваканции» по дивизиям Брюса и Репнина. Первая дислоцировалась в столице, в Петербурге, вторая — в Смоленске. «В стороне первой я имею деревни,— уточняет Суворов,— но все равно, Светлейший Князь! где бы я от высокой милости Вашей Светлости особую команду не получил, хотя в Камчатке». И после слов о покупке под вексель 92 душ и упоминания о 100 000 рублей, сэкономленных им во время командования Кубанским корпусом, где он, кстати говоря, не получил жалования за 4 месяца («Вот мое корыстолюбие»,— прибавляет Суворов, давая понять, что он ищет особой команды не из-за корысти, а ради деятельности), следует исповедь с изложением своего символа веры.
«Служу я, Милостливый Государь! больше 40 лет и почти 60-ти летний, одно мое желание, чтоб кончить Высочайшую службу с оружием в руках. Долговременное мое бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей; препроводя мою жизнь в поле, поздно мне к ним привыкать.
Наука просветила меня в добродетели; я лгу как Эпаминонд, бегаю как Цесарь, постоянен как Тюренн и праводушен как Аристид. Не разумея изгибов лести и ласкательств к моим сверстникам, часто неугоден. Не изменил я моего слова ни одному из неприятелей, был щастлив потому, что я повелевал щастьем.
Успокойте дух невинного пред Вами, в чем я на Страшном Божием суде отвечаю, и пожалуйте мне особую команду... Исторгните меня из праздности, но не мните притом, чтоб я чем, хотя малым, Г[рафом] Иваном Петровичем [49] недоволен был, токмо, что в роскоши жить не могу. В чужие край... тоже праздность».
Он готов признать свои недостатки, объясняя «грубость в поступках» многолетней армейской службой. Но он честный человек — всегда говорит правду, как никогда не лгавший Эпаминонд (гениальный фиванский полководец, любимейший герой Суворова), как известный своей прямотой афинский полководец Аристид. Он скор в своих действиях, как Юлий Цесарь, и тверд в своих правилах, как французский полководец Тюренн. Завистники приписывают его победы слепому счастию. Он знает об этом и отвечает им кратким и сильным афоризмом: «Был щастлив потому, что я повелевал щастьем» Об одном он просит Потемкина: «Исторгните меня из праздности, в роскоши жить не могу».
Мы не знаем ответа Потемкина. Занятый устройством новых провинций на юге, он, похоже, не сразу откликнулся на просьбу Суворова. В марте 1785 г. тот напомнил о себе Попову, закончив коротенькое письмо с пожеланием получить новую команду словами: «Господь Бог да умилостивит ко мне Св[етлейшего] Кн[язя]»,
Потемкин и не думал гневаться на своего мнительного подчиненного. Он живет в столице, но все его помыслы устремлены на юг. Под его руководством строятся новые города, закладываются корабли Черноморского флота, создаются дороги и фабрики. В полной мере развернулся его талант выдающегося организатора и администратора. Планы его грандиозны, смелы, неожиданны новыми подходами. Так, желая обеспечить мир с Турцией, где к власти пришла реваншистская группировка, Потемкин в начале 1784 г. решает лично отправиться в Константинополь для переговоров. Русский посланник Я. И. Булгаков просит перенести поездку из-за моровой язвы на будущее лето, присовокупив при своем ответе оценки, даваемые Потемкину в Царьграде: «Здесь почитают Вашу Светлость нашим Верховным визирем... Бытность Ваша здесь принесла бы несказанную пользу всем делам».
В разгар устройства Таврической губернии Потемкин, находившийся в Крыму, получает письмо. Письмо помечено 29 июня 1784 г. и послано из Петербурга. Писал Безбородко, один из самых приближенных сотрудников Екатерины, с которым Потемкин поддерживал крепкие деловые связи. Безбородко сообщал о похоронах в Царском Селе скоропостижно скончавшегося 27-летнего фаворита А. Д. Ланского и о тяжелом состоянии императрицы, которая затворилась в своих покоях и никого не желает видеть. По его словам, лейб-медик С. Рожерсон считает, что «нужнее всего — стараться об истреблении печали и всякого душевного безпокойства... К сему одно нам известное есть средство,— прибавляет Безбородко,— скорейший приезд Вашей Светлости, прежде которого не можем мы быть спокойны. Государыня меня спрашивала, уведомил ли я Вас о всем прошедшем, и всякий раз наведывается, сколь скоро ожидать Вас можно» [50]. Безбородко тревожился не зря. Тяжелая депрессия императрицы грозила непредсказуемыми последствиями и уже начинала сказываться на государственных делах. Потемкин поспешил в столицу.
49
Бывший начальник Суворова в Первую турецкую войну граф И. П. Салтыков был Владимирским наместником и командовал 6-ой Владимирской дивизией.