В Молдавии уже шли боевые действия. С начала марта значительные силы турок вели поиск в междуречье Прута и Серета. Вот, куда полетел стремглав Суворов. Не он опоздал, В боях 16 и 20 апреля генерал-поручик В.X. Дерфельден разбил турецкие отряды. И все же именно здесь развернулись решающие события кампании. Две попытки турецкого командования в июле и в сентябре 1789 г. разбить примыкавший к правому флангу русской армии вспомогательный корпус австрийцев (командующий генерал от кавалерии принц Фридрих Иосия Саксен-Кобург Заальфельд) и выйти в тыл главным силам Потемкина потерпели неудачу. Здесь их ждал далеко выдвинутый вперед летучий корпус Суворова. «Главное дарование великого человека — знать избирать особ по их талантам»,— восклицал Суворов в одном из писем Потемкину, приведенном выше. События подтвердили справедливость этого афоризма. Блестящие победы, одержанные Суворовым при Фокшанах и Рымнике, давно стали классикой военного искусства. Именно после этих побед турки выделили Суворова — грозного Топал-пашу — среди русских генералов. Фокшанская и особенно Рымникская победа сделали победителя тем Суворовым, слава которого перешагнула границы России.
Меньше известно, что Суворов действовал в рамках общих задач, поставленных Потемкиным. Так, перед Фокшанским делом, получив просьбу Кобурга оказать помощь союзникам, Суворов, не дожидаясь решения непосредственного начальника Репнина, временно командовавшего бывшей Украинской армией, двинулся на соединение с австрийским корпусом, сославшись на директиву Потемкина: не терпеть перед собой скоплений неприятеля. Совершив быстрый марш, суворовский корпус пришел вовремя. Тридцатитысячная армия противника занимала угрожающее положение. У союзников вместе едва насчитывалось двадцать пять тысяч. Русский генерал сумел, подчинив своей воле австрийского военачальника, провести в жизнь свой план сражения. Победа была полная. Воодушевленные примером суворовских войск австрийцы были неузнаваемы.
Результаты победы имели большое военно-политическое значение. Храповицкий записывает слова Екатерины II:
«Это зажмет рот тем, кои: разсеивали, что мы с ними (с австрийцами.— В. Л.) не в согласии». Обстановка на севере оставалась напряженной. В Финляндии с переменным успехом шли бои. Под давлением Пруссии и Англии союзница России Дания, объявившая шведам войну, вышла из борьбы.
Потемкин, назначая Суворова на правый фланг армии, учитывал те сложности, какие обыкновенно возникают при взаимных действиях союзников. Но он помнил, каким прекрасным дипломатом проявил себя Суворов в Крыму и на Кубани, и был уверен, что «друг сердешный Александр Васильевич» найдет нужный тон с осторожным и методичным принцем Кобургом. Предоставляя своим генералам широкую свободу действий, Потемкин не выпускал из рук управления ходом кампании, твердо поддерживал в войсках дисциплину. Так, 31 июля, через десять дней после Фокшанского дела, он выговорил самому победителю: «До сих пор я не имею обстоятельного рапорта о деле Фокшанском. Я не знаю, в каких силах был неприятель, под чьим начальством, как происходило сражение и куда бегство свое побежденные направили. Вашему Высокопревосходительству предписываю поспешить доставлением ко мне онаго и дать при этом знать, какая причина, что ни ко мне, ни к Господину Генерал Аншефу и Кавалеру Репнину не прислали сего подробного донесения» [115]. Но и до получения донесения Потемкин безошибочно оценил роль Суворова в сражении. Получив от князя Репнина копию поздравления, направленного им принцу Кобургу, Потемкин в тот же день 31 июля выговорил Репнину за неумеренное заискивание перед союзниками: «В письме к Кобургу Вы, некоторым образом, весь успех ему отдаете. Разве так было? А иначе не нулсно их так поднимать, и без того они довольно горды» [116]. Сами союзники признавали, что победой обязаны Суворову, которого Кобург (правда, после Рымника) стал называть «своим великим другом и учителем». По приказу главнокомандующего победа была торжественно отмечена всей армией. Солдаты получили денежную награду. Многие отличившиеся офицеры по представлению Суворова были повышены в чинах. Сам Александр Васильевич был награжден знаками особого отличия — бриллиантовыми подвесками к звезде и кресту ордена Св. Андрея Первозванного.
Основные события кампании разыгрались осенью. Потемкин носился между Херсоном, Очаковом, Каушанами, побуждая флот к активным действиям, продвигая корпуса за Днестр и к Хаджи-бею, ведя постоянные поиски казаками в преддверии решительных боев. Новый верховный везир Хасан-паша Дженазе, сменивший победителя австрийцев Юсуф-пашу, также задумал решительную операцию с целью навязать русской армии генеральное сражение в невыгодных для нее условиях. В конце августа турки предприняли наступление двумя группировками. Первая численностью до 30 тысяч под командованием бывшего капу-дан-паши Газы Хасана двинулась от Измаила на север вдоль реки Прут. Ее задача заключалась в отвлечении на себя главных сил Потемкина. Сам везир, сосредоточив в Браилове на Дунае огромную армию (до 80 тысяч), двинулся на северо-запад к местечку Рымник. В сорока километрах от Рымника, у Фокшан, стоял корпус Кобурга. Везир намеревался разгромить австрийцев до подхода Суворова, стоявшего у Берлада, в ста километрах от Фокшан. После этого, смяв сопротивление маленького суворовского корпуса (около 10 тысяч человек), турецкая армия выходила на тылы русских главных сил, отвлеченных Газы Хасаном. Движение огромной армии верховного везира было проведено с большим искусством. Несмотря на усиленную разведку — передовые разъезды Суворова доходили до Галаца на Дунае — обнаружить наступление главных сил турок не удалось. Австрийцы заметили противника лишь тогда, когда он находился от них в нескольких переходах, значительно ближе, чем войска Суворова.
Маневр корпуса Газы Хасана был вовремя разгадан русской разведкой. Потемкин приказал Репнину идти навстречу туркам и атаковать. Но Светлейшего беспокоил правый фланг, корпус Суворова. Не имея точных сведений о движении армии везира Хасан-паши Дженазе, Потемкин 1 сентября отдал ордер Суворову: «Генерал Аншефу и Кавалеру Князю Николаю Васильевичу Репнину я приказал, соединясь с Генерал-Порутчиком Кречетниковым, иттить на Табак, учредя в Фальчах с Вами сообщение; естьли бы где в кашей дирекции неприятель оказался, то, божию испрося милость, атакуйте, не дав скопляться» [117].
Этот ордер пришел как нельзя кстати. 4 сентября Суворов подтвердил его получение, а через день к нему прискакал австрийский курьер с тревожным сообщением Кобурга: крупные турецкие силы шли на сближение с австрийцами. Суворов выждал день, желая удостовериться в точности сведений о противнике. Но 7 сентября прискакал новый курьер. Кобург взывал о помощи. По его словам, противник находился в четырех часах пути от его корпуса и готовился к атаке. Потерявший день Суворов принял решение, коротко сообщив о нем Потемкину: «От Принца Кобур-га полученное мною письмо Вашей Светлости прилагаю, по которому немедленно выступил я чрез Текуч к Фокшанам, на понтоны, при Фурчени от его устроенные...»
Все говорило о том, что начиналась решающая фаза кампании. Потемкин принимал свои меры. 4 сентября он приказал войскам генерал-поручика Гудовича, сосредоточенным под Очаковом, идти к турецкому замку Хаджи-бею (будущей Одессе) и взять его. Гребной флотилии Рибаса — идти туда же и поддержать Гудовича с моря. Парусному флоту — прикрыть движение флотилии. Крупные силы армии под водительством самого Потемкина (два егерских корпуса, четыре пехотных и десять кавалерийских полков, несколько полков казаков — всего до 20 тысяч при 34 орудиях полевой артиллерии) выдвигались к Каушанам. Отсюда Потемкин мог в случае необходимости поддержать и Репнина, и Суворова.
7 сентября кавалерийский авангард Репнина (всего в корпусе насчитывалось до 25 тысяч — 11 пехотных и 9 кавалерийских полков, 4 батальона егерей и гренадер, 3 казачьих полка при 66 орудиях полевой артиллерии) во встречном бою при Сальчи разбил авангард Газы Хасана. Противник стал стремительно отходить к Измаилу. Потемкин приказал преследовать неприятеля и, если позволит обстановка, овладеть Измаилом. Отправляя 10 сентября донесение Екатерине II о победе при Сальчи, Потемкин писал: «Сие дело меня разрешило иттить, и я завтра выхожу очищать все вне крепостей стоящее... Жду теперь от флота и от корпуса к Хаджи-бею посланного; но больше всего меня беспокоит цесарский корпус. Кобурх почти караул кричит, Суворов к нему пошел, но естьли правда, что так неприятель близко, то не успеют наши придтить...» [118].