Окончательно версия о завистливом враге Суворова — «всесильном временщике» Потемкине сложилась в 40-е годы под бойким пером Полевого. Искусно драматизировав очаковскую размолвку, Полевой подхватил и обыграл версию о столкновении Суворова с Потемкиным после Измаила — анекдот, впервые рассказанный через 25 лет после самой встречи в Яссах. Зато конфликт с Павлом, закончившийся опалой и ссылкой, был подан в высшей степени дипломатично. «Пылкий в гневе, но великодушный» император «по-царски умел сознаваться в ошибках,.. Несколько слов его с Суворовым в одно мгновение могли разрушить все коварные умыслы врагов»,— пишет Полевой, рассказывая о кончанской ссылке.
А вот как подается возвращение опального полководца из Новгородской глуши в Петербург: «Царь-рыцарь... милостью и ласкою будто хотел наградить Суворова за претерпенные им страдания». И, наконец, последняя опала, ускорившая смерть Суворова: «Сердце царево в руце Божией»,— говорил мудрый царепевец. Не смеем разгадывать, какие причины внезапно изменили милости и благорасположение императора Павла. Не было ли здесь тайного умысла врагов, клеветавших на великого человека» [234].
Пристрастный тон Полевого очевиден. Не случайно в своей «Истории Суворова» Полевой не решился привести письмо Александра Васильевича Попову со словами: «Долгий век Князю Григорию Александровичу!.. Он честный человек, он добрый человек, он великий человек! Щастье мое за него умереть!» Письмо, отысканное и опубликованное самим же Полевым десятью годами раньше [235].
Разумеется, полностью исказить роль Потемкина в отечественной истории было невозможно. Его значение для юга России было неоспоримо, что прекрасно понимало большинство образованных русских людей. В 1836 г. в Херсоне был открыт памятник Потемкину, изваянный знаменитым И. П. Мартосом. На страницах журналов нередко появлялись письма и документы князя Таврического, его переписка с Суворовым и другими деятелями екатерининского века. Были и попытки создать биографии Екатерины II, Потемкина, Румянцева, Суворова. Но все эти попытки носили наивный характер, соответствующий уровню развития исторической науки.
Пробелы нашей истории заполнялись иностранными авторами. Не без участия таких сочинителей, как Ж. Кастера, К. Массон, уже упоминавшийся Гельбиг, европейский мир знакомился с екатерининским веком. Большинство этих «знатоков» писали с определенными политическими целями: ослабить влияние нашей страны на международные дела. Вершители политических судеб Европы и прежде всего Англия старались после сокрушения наполеоновской империи понизить роль и влияние самой сильной державы континента. Не случайно в трудах западноевропейских историков создается версия об агрессивности России, ее угрозе Европе, о враждебности русских просвещению и прогрессу. Так, например, еще Кастера описывал в своем многотомном «труде», посвященном разбору царствования Екатерины, как Суворов в Первую турецкую войну бросился в ряды янычар, убил несколько человек, отрезал им головы, наполнил головами мешок, который высыпал у ног своего начальника.
Потемкину доставалось не меньше, а даже больше, пропорционально его вкладу в укрепление могущества России. В памфлете «Пансалвин князь Тьмы», увидевшем свет в Германии в 1794 г., злому гению добродетельной императрицы Миранды (Екатерины) Пансалвину (Потемкину) все же отдавалось должное как коварному, но умному, деятельному и необыкновенно удачливому соправителю. В других зарубежных изданиях князь Тавриды чаще изображался ловким придворным, сибаритом, грабившим миллионы, отпускаемые ему на строительство городов и флота. Русские историки и публицисты давали отпор фантастическим вымыслам иностранцев, но делали это большей частью в виде журнальных статей, которые мало кто читал дома, а тем более за рубежом [236].
Охранительный курс, запаздывание с отменой крепостного права и другими реформами привели страну к тяжелому кризису. Крымская война обнажила пороки застоя. Последовавшая за Крымской войной эпоха реформ вызвала небывалый общественный подъем. Одним из проявлений этого подъема стал всеобщий интерес к истории. «Без истории теперь, как и во всякое переходное время, нет спасения»,— писал молодой В. О. Ключевский. Создается Русское историческое общество. Появляются новые исторические журналы, на страницах которых оживают письма, документы, дневники, воспоминания, долгие годы лежавшие под спудом. С.М. Соловьев начинает выпускать том за томом свою «Историю России», которую он мечтал довести до конца екатерининского царствования. К сожалению, историк умер в разгар работы, успев рассказать лишь о Первой русско-турецкой войне и начале возвышения Потемкина. Наряду с императрицей Потемкин и Суворов занимают главные места в журнальных публикациях о «веке Екатерины». Профессор Николаевской академии Генерального штаба П.С. Лебедев в своей работе «Преобразователи русского войска в царствование императора Павла» [237], подчеркивает выдающуюся роль Румянцева, Потемкина и Суворова в создании русской военной школы. Здесь же были опубликованы письма Суворова Хвостову с уничтожающей критикой павловских преобразований армии на прусский лад. Впервые отрывки из этих писем увидели свет еще в 50-е годы XIX в. в классическом труде Д.А. Милютина, посвященном войне 1799 г. В журнале «Русская старина» в нескольких номерах за 1876 г. публикуется переписка Екатерины с Потемкиным, относящаяся главным образом к войне 1787—1791 гг. Издатель «Русской старины» М.И. Семевский создает журнальную биографию Потемкина, вводя в научный оборот много новых документов. Неоценимую работу по воссозданию подлинного облика Екатерины Великой и ее гениального соправителя проделал издатель «Русского архива» П. И. Бартенев, впервые опубликовавший сведения о тайном браке императрицы и Потемкина. Хотя некоторые важные источники (как, например, «Записки» Екатерины II) оставались под запретом и были известны только в редких списках и по зарубежным публикациям, в научный оборот был введен такой обширный материал, что его вполне хватало для создания монографий и о Екатерине и о ее сподвижниках. К сожалению, русские историки не смогли решить этой задачи.
Суворову повезло больше. Как уже отмечалось, трехтомная монография А. Ф. Петрушевского, увидевшая свет в начале 80-х годов XIX в. получила широкое научное признание: была удостоена одной из высших академических наград — Макариевской премии. Но Петрушевский создал искаженный образ Потемкина, представив его малоспособным полководцем и гонителем Суворова. Между тем в начале 90-х годов русские военные историки Д. Ф. Масловский и Н. Ф. Дубровин издали 4 тома документов Потемкина, относящихся к войне 1787—1791 гг. и убедительно показали, что именно он являлся подлинным руководителем победоносной войны, развернувшейся на огромном пространстве от Кавказа до Дуная. В свете этих выводов Петрушевский был вынужден во 2-м издании своего труда снять некоторые из наиболее одиозных обвинений Потемкина, но так и не сумел до конца преодолеть сложившегося стереотипа, закрепив своей талантливо написанной книгой легенду о враждебных отношениях двух гениальных русских людей.
236
Ради исторической правды, отметим тот факт, что об опале и ссылке Суворова в Кончанское впервые было сказано в зарубежных публикациях.