18 (29) сентября в трапезной монастыря Святого Иосифа собрался военный совет. Пришедший первым Багратион увидел фельдмаршала в мундире при всех орденах. Не заметив князя, Суворов взволнованно ходил по трапезной и разговаривал сам с собой: «Парады… разводы… большое к себе уважение: обернется — шляпы долой! Помилуй Господи! Да, и это нужно, да вовремя, а нужнее-то знать вести войну, знать местность, уметь расчесть, не дать себя в обман, уметь бить… А битому быть — не мудрено! Погубить столько тысяч и каких! В один день!» Багратион незаметно ушел и дождался прихода остальных участников совета. Кроме него, собрались генерал-майор Николай Каменский, генерал-майоры Якуб Барановский, Дмитрий Кашкин, Михаил Милорадович, генерал-лейтенанты Максим Ребиндер, Иван Ферстер, Яков Повало-Швейковский, генерал от инфантерии Андрей Розенберг, генерал от кавалерии Вильгельм Дерфельден и великий князь Константин Павлович. Австрийцев на совет не пригласили.
Через несколько лет Багратион рассказал своему адъютанту Якову Старкову об этом совете. Приводим текст речи Суворова в пересказе Старкова:
«Корсаков разбит и прогнан за Рейн! Готце пропал без вести и корпус его рассеян! Елачич и Линкен ушли! Весь план наш расстроен!
Теперь мы среди гор, окружены неприятелем превосходным в силах. Что предпринять нам? Идти назад постыдно. Никогда еще не отступал я. Идти вперед к Швицу — невозможно. У Массены свыше 60 тысяч, у нас же нет и 20. К тому же мы без провианта, без патронов, без артиллерии… Мы окружены врагом сильным, возгордившимся победою, победою, устроенною коварною изменою! Нашему Великому Царю изменил кто же? Верный союзник России — Кабинет великой, могучей Австрии, или, что всё равно, правитель дел ея, министр Тугут с его Гофкригсратом…
Нет! Это уже не измена, а явное предательство, чистое, без глупости, разумное, рассчитанное предательство нас, столько крови своей проливших за спасение Австрии!
Помощи нам ждать не от кого… Мы на краю гибели!..
Теперь одна остается надежда на Бога да на храбрость и самоотвержение моих войск! Мы Русские! С нами Бог!
Спасите честь России и Государя! Спасите сына нашего Императора!»
Герой, прославленный победами, сознавал всю тяжесть ответственности, которая легла на его плечи. Дело шло не только о его собственной безупречной и славной службе, о судьбе доверенных ему тысячах русских жизней — на карту были поставлены честь России и судьба русской военной школы. Багратион признавался, что речь Суворова была речью «великого военного оратора» и произвела на участников совета потрясающее впечатление. Все горели желанием сразиться с врагами, сколько бы их ни было.
На советах первый голос подавали младшие в чине. На этот раз, вопреки традиции и с согласия всех, ответил старший — Вильгельм Христофорович Дерфельден. «Отец наш Александр Васильевич, — сказал убеленный сединами, заслуженный воин, — мы теперь знаем, что нам предстоит. Веди нас, отец, как думаешь, делай, как знаешь. Мы твои, отец, мы русские!»
Все поклялись победить или умереть. Слезы блестели на глазах у Суворова. «Мы, русские, всё одолеем!» — таким напутствием полководец закончил военный совет. Воля главнокомандующего была доведена до каждого офицера и солдата.
Вскоре после смерти Суворова в книгах о нем появился рассказ о том, как перед переходом через Сен-Готард солдаты ужаснулись при виде высоких скал, покрытых снегом, и не хотели идти далее. Узнав об этом, Суворов прибыл в авангард и велел своим воинам рыть ему могилу, сказав: «Оставьте здесь своего генерала: вы не дети мои, я не отец вам более». Потрясенные солдаты просили прощения, клялись не посрамить своего вождя и кинулись на врага. Этот рассказ лег в основу одного из самых драматичных эпизодов фильма «Суворов». Действие было перенесено с Сен-Готарда к Чертову мосту, казавшемуся неприступным и взятому героическим штурмом. Полководец вдохновенно призывает чудо-богатырей к новым подвигам, и на этой высокой ноте фильм завершается.
Сохранилась рукопись одного из участников Альпийского похода поручика Григоровича, который на склоне лет (ему было уже за семьдесят), прочитав в книге Н. Полевого о ропоте солдат, дал отповедь бойкому журналисту: «Полевой говорит, что Фельдмаршал, узнав о возникающем волнении, немедленно велел выстроить полки, а которые, не именует… В наших полках ропота не было, Фельдмаршал не выходил к нам что-нибудь говорить, и о сем мнимом происшествии ни от кого не слыхал, тут и сам был и ничего не видел». Григорович ссылается на Дерфельдена, у которого по пути из Швейцарии в Россию он служил дежурным офицером. Генерал часто беседовал с ним, вспоминая боевые походы, но «никогда о ропоте солдат в альпийских горах не говорил». Ветеран подчеркивает, что не слыхал ничего подобного и от своих подчиненных, будучи командиром роты, в которой служили более шестидесяти участников похода, находившиеся на всём его протяжении в авангарде. «…Полевой всех их обесславил и тем сделал обиду нескольким тысячам своих граждан-солдат пред всем государством нашим, пред миллионами потомков наших и перед всем светом. Я доношу своим соотечественникам, чтоб не верили историку, что он написал о ропоте солдат и о протчих происшествиях. Они ни в чем не виноваты».
Это подтверждает и Старков. Действительно, при подъеме на Сен-Готард авангарда под командованием Багратиона произошла остановка, но причиной была ссора российского майора (русского немца) с австрийским свитским офицером из-за политики венского кабинета. Когда прибыл Суворов (вместе с Дерфельденом), Багратион был уже в передовых частях. Адъютант Багратиона рассказывает:
«Гренадеры сводных баталионов Калемина, Ломоносова и Дендригина, опершись на ружья, стояли с пасмурными лицами перед горою… Александр Васильевич, подъехав к ним, соскочил с лошади и, взглянув на них, строгим тоном спрашивал: "Зачем стали?" И вслед за сим говорил: "Разве не хотите идти?"
И гренадеры в один голос закричали: "Помилуй, отец! Кто не хочет? Да спаси нас Господь Бог от этого! Впереди стали, и нам, отец ты наш, идти нельзя, некуда".
В это время Князь Петр Иванович Багратион приехал с горы от передовых и донес Александру Васильевичу, что вся эта остановка произошла от ссоры майора его полка с Австрийским офицером, и рассказал обо всём, как было. Этому последнему был сделан строжайший выговор; а майор за пылкость свою был арестован до первого боя с врагом, — и только!
И на этой-то основе, как изволите видеть, господа историки соткали ложь, неправду чистую».
В 1806 году Старков по просьбе Багратиона начал читать ему свои уже составленные записки об Итальянском и Швейцарском походах. «Когда я дошел до входа войск наших в Альпийские горы, коснулся и того, что наши ратники будто бы не хотели идти. Князь Петр Иванович бросил курить трубку и, не давая мне времени дочитать, с сердцем спросил:
— От кого вы слышали эту безбожную ложь? От кого слышали? Говорите, сударь!
— Выслушайте, Князь, всё до конца. Увидеть изволите, что это только вступление, молва, происшедшая от неизвестных людей. А вот и опровержение этой лжи.
И я прочел всё, что слышал от многих, бывших при том самовидцами, и поверял слышанное, расспрашивая в 1805 году оставшихся в живых, из служивших в 6-м егерском полку господ офицеров и стариков-ратников.
— Так, да не совсем так, а похоже, — и рассказал мне всё то, что я выше написал».
Свидетельства ветеранов заслуживают доверия. Любовь войск к Суворову была неимоверной. Духовное единство армии с ее вождем стало основой подвига, который без преувеличения должно назвать чудом.
Уже 18 (29) числа австрийцы Ауфенберга, затем авангард Багратиона начали пробиваться к Гларису. Ночью у Багратиона появился Суворов в плаще, мокром от дождя со снегом, и подтвердил задачу — взять Гларис. На другой день Багратион, сочетая обходы по скалам с дерзкими штыковыми атаками, заставил французов отступать. Гларис был взят, заняты деревни Нефельс и Молис. Неприятель потерял знамя, две пушки и до сотни пленных, но к нему подошло сильное подкрепление. Получив перевес, он контратаковал. Пять или шесть раз деревня Нефельс переходила из рук в руки. Суворов понял, что дальнейший путь на восток надежно закрыт, и приказал Багратиону отойти к Гларису.