Маленькое свидетельство о рыцарском характере Александра Васильевича: поздравляя А.И. Бибикова с успешным окончанием осады, Суворов сделал приписку: «Простите, батюшка, бедного старика Стакельберга».
Конфедерация доживала последние дни. Многие предводители распускали свои отряды. Развязанная ими гражданская война стала началом конца Польского государства. Австрия, позволявшая конфедератам укрываться на своей территории, теперь объявила их разбойниками и закрыла границы. Австрийские дипломаты включились в тайные переговоры с Пруссией и Россией о разделе польских земель. Инициатором раздела выступил король Фридрих, на рабочем столе которого в те годы лежала карта Польши. Екатерина поначалу отвергла проект союзника. Но проигравшие войну турки верили французским посулам и продолжали сражаться. Прусский король буквально вырвал согласие российской императрицы на раздел Речи Посполитой. Его страна, не воюя, получила значительное приращение территории.
Еще со времен Петра Великого Франция пыталась создать из Швеции, Польши и Турции барьер, который бы препятствовал участию России в европейских делах. Результат ее усилий оказался особенно плачевным для Польши и Турции. В 1772 году Пруссия, Россия и Австрия подписали конвенции о первом разделе Речи Посполитой. Исконно польские земли на севере и юге страны достались Пруссии и Австрии. Россия получила Восточную Белоруссию и часть Ливонии. Западная Белоруссия и большая часть Правобережной Украины остались у Польши, однако почти вся Галиция с городом Львовом попала под власть австрийских Габсбургов.
Поспешная оккупация австрийскими войсками Краковского воеводства вызвала серьезные трения между находившемся в Кракове Суворовым и напористым австрийским генералом Ричардом д'Альтоном. И снова русский генерал-майор выказал большой дипломатический такт и выдержку.
После безуспешных попыток добиться поддержки у Англии и Франции Польский сейм и король в 1773 году ратифицировали договоры с тремя державами о разделе страны.
К этому времени Суворову уже удалось вырваться туда, где «построжае и поотличнее война». В соответствии с высочайшим повелением от 4 апреля 1773 года спустя два дня последовал указ Военной коллегии князю А.М. Голицыну. «Находящейся при войсках команды вашей, Господина Генерал-Фельдмаршала, Генерал-Майор и Кавалер Суворов определен по желанию его в Первую армию, куда для получения надлежащего пашпорта не оставите вы приказать явитца ему в Военную коллегию». Этой армией командовал прославленный Румянцев.
Еще в сентябре 1772 года Суворов был переведен в Обсервационный корпус генерал-поручика И.К. Эльмпта, который предполагалось направить в Польшу. Однако после переворота в Стокгольме, устроенного французами в пользу молодого короля Густава III, возникла угроза новой войны в непосредственной близости от Петербурга. Корпус был направлен в русскую Финляндию. Войны удалось избежать. Отметим, что Суворов задержался на севере, выполнив секретную миссию по осмотру границы империи с целью выработки мер по ее надежной защите.
Покидая Варшаву, Александр Васильевич писал 17 сентября 1772 года оставшемуся в Кракове приятелю, гвардии капитан-поручику Александру Михайловичу Лунину: «Час сей откланялся Александру Ильичу [Бибикову] и против ночи уеду». Он просит передать поклоны знакомым, среди которых наряду с сослуживцами Суворова фигурируют несколько польских дам — Софья Грабовская («Старостина Чховская»), генеральша Эльжбеция Грабовская (вскоре она стала фавориткой короля), «Старостина Барчицкая с старицами Марусею, Анюсею и со всем домом».
С особой теплотой и откровенностью Суворов пишет Александру Ильичу Бибикову. Этот крупный и просвещенный деятель, кстати говоря, противник раздела Польши, умел располагать к себе людей. Как известно, XVIII век не отличался аскетичностью нравов. Для Суворова, воспитанного в строгих традициях православия, нравы польского общества казались слишком свободными. «Не много знавал я женщин, — пишет он Бибикову 21 октября из Вильно, — но, забавляясь в обществе их, соблюдал всегда почтение. Мне недоставало времени быть с ними. Я их страшился. Женщины управляют здешнею страною, как и везде; я не чувствовал в себе достаточной твердости защищаться от их прелестей». Запомним это признание 42-летнего генерала.
Еще интереснее другое признание, сделанное тому же Бибикову, в котором Суворов раскрывает суть своих жизненных принципов: «Служа августейшей моей Государыне, я стремился только к благу Отечества моего, не причиняя особенного вреда народу, среди которого я находился. Неудачи других воспламеняли меня надеждою. Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека; но я заключал доброе имя мое в славе моего Отечества, и все деяния мои клонились к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто послушное порывам скоропреходящих страстей, не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей».
Прибавим к этой маленькой исповеди Суворова отзыв о нем польского короля. На склоне лет утративший власть Станислав Август писал об ожесточении, с которым дрались русские войска и конфедераты, о больших людских потерях и развале хозяйственной жизни. Описывая эти беды, Понятовский отметил: «Справедливо здесь отдать должное добросовестности господина Суворова: из всех русских командиров его менее всего можно было упрекнуть в чем-либо похожем на жадность или жестокость».
На русского генерала обратил внимание и престарелый Фридрих Великий. Король-полководец, любивший в минуты отдыха от государственных забот заниматься музыкой и поэзией, в одном из своих стихотворных опусов посоветовал полякам остерегаться Суворова.
Об этом лестном отзыве Александр Васильевич не знал, но ему было известно, что его воинское мастерство высоко оценили в Петербурге. Но по каким-то причинам (скорее всего чисто бюрократическим) глава Военной коллегии граф Чернышев тянул с производством Суворова в следующий чин.
Подводя итоги, можно сделать заключение: в 1769 году в Польшу прибыл отличный командир полка, а через три года ее покидал генерал-майор с большим боевым опытом, кавалер трех орденов. Немногие генералы, даже старшие по званию, имели такие отличия.
В АРМИИ РУМЯНЦЕВА НА ДУНАЕ
Шестого мая 1773 года Суворов прискакал в монастырь Негоешти на левом берегу Дуная. На противоположном берегу стоял городок Туртукай с сильными турецкими укреплениями.
Шел пятый год войны. Более полувека миновало с тех пор, как вдохновленный полтавской викторией царь Петр предпринял поход против Оттоманской Порты. Это была очередная попытка России вернуться на берега Черного моря, которое еще в X веке звалось «Русским морем». Почти три столетия здесь безраздельно господствовала Турция, превратившая море в свое внутреннее озеро.
Казалось, после победы над лучшей европейской армией — шведской — одолеть турок не составит труда. Жизнь опровергла эти расчеты. Небольшая армия Петра была окружена на реке Прут превосходящими силами турок и крымских татар и оказалась на грани гибели. Бежавший в Турцию после полтавского разгрома Карл XII помчался к Пруту, предвкушая пленение своего победителя, но не успел. Катастрофы удалось избежать благодаря искусству российских дипломатов, однако Петру пришлось вернуть все завоевания в Приазовье, добытые ратным трудом нескольких поколений русских солдат.
Новая попытка, предпринятая в царствование Анны Иоанновны (в союзе с Австрией), закончилась практически безрезультатно. Несмотря на взятие Очакова, занятие Крыма и разгром Минихом главной турецкой армии при Ставучанах, Россия сумела вернуть лишь Азов. И вот новая война.