В суворовских войсках, где основой всего была не мертвящая палочная муштра, а разумная дисциплина («душа наша, мать родная, святая дисциплина», говорили суворовские солдаты), дело обстояло иначе. Здесь можно было положиться на каждого солдата, на каждого офицера, и потому можно было всячески использовать их индивидуальные боевые качества, – иными словами, всемерно развивать их инициативу Поэтому Суворов объявил беспощадную борьбу «немогузиай– ству», культивировал сообразительность и самостоятельность у всех своих подчиненных, начиная с рядового и кончая генералом. На поле боя он требовал от всех воинских чинов уменья разобраться в обстановке и действовать сообразно с ней, ставя на первый план не столько успех своей части, сколько осуществление общего замысла боя. При этом он указывал на разумное применение частной инициативы на поле боя в целях лучшего выполнения отданного приказа.
«Я велю вправо [а] должно влево – меня не слушать. Я велел вперед, ты видишь [что нельзя]… не иди вперед» – столь категорически формулировал Суворов это требование.
«Меня не слушать» – не колебало дисциплину, а усиливало ее требованием инициативы исполнителей. Ибо вся масса мобилизовывалась на сознательное, инициативное, в соответствии со складывающейся обстановкой исполнение приказа Суворова – разбить живую силу врага.
В соответствии со всей стратегической концепцией Суворова огромное значение для него приобрел темп передвижения войск. В большинстве европейских армий длительные форсированные марши приводили обычно к деморализации войск. Иногда войска отказывалась идти в бой после такого марша, ссылаясь на усталость. Им нехватало силы духа, чтобы преодолеть усталость и лишения, связанные с ускоренными переходами. Суворовская армия совершала изумительные по темпам переходы, полностью сохраняя свою высокую боеспособность.
Для иллюстрации приведем некоторые данные. Незадолго до Лейтенского сражения (1757) Фридрих II сделал один из самых быстрых своих маршей: 287 верст были пройдены за 16 дней, что дает среднюю дневную скорость в 18 верст. В 1812 году главные силы наполеоновской армии прошли от Немана до Двины 350 верст за 5 недель, войска Даву покрыли от Вислы до Витебска 650 верст за 8 недель – это составляет средние дневные скорости: 10–12 верст.
А вот переходы Суворова. В 1794 году на пути к Крупчицам пройдено 270 верст за 9 переходов без дневок; немедленно после победы при Крупчицах войска совершают тридцативерстный переход к Бресту и с ходу штурмуют этот город. Под Фокшанами 50 верст было пройдено за 28 часов, под Треббией – 80 верст за 36 часов, под Рымником – около 100 верст за двое суток, причем идти приходилось по размытой дороге, под проливным дождем.
При тогдашних «нормах» требовалось большое мужество даже для того, чтобы решиться на подобные переходы. Но Суворов знал, что русская армия может совершать такие переходы, ибо её высокий моральный дух он подкреплял отличной подготовкой и образцовой организацией маршей.
Обычно суворовская армия, пройдя 7 верст, получала час отдыха; еще 7 верст – привал на четыре часа, с обедом; еще 7 верст – час отдыха и затем еще 7 верст. На каждые 7 верст полагалось немногим менее двух часов. Время движения было тщательно рассчитано. Так, в Италии Суворов подымал войска ночью, пока не пекло солнце. Походные кухни посылались под конвоем вперед, так что люди были всегда обеспечены горячей пищей в момент прибытия на место. Часто во время маршей Суворов сам появлялся в рядах солдат и подбадривал их, того же он требовал от Волковых и батальонных командиров.
Однако быстрота передвижения важна постольку, поскольку она позволяет нанести внезапный и сокрушительный удар противнику. Какие средства имелись для этого в распоряжении полководца в XVIII столетии?
Почти все авторитеты сходились на том, что речь может идти практически только об огневом воздействии на неприятеля. Фридрих II требовал от солдат возможно более частой стрельбы залпами, причем считал прицеливание необязательным. Получалось много шуму, рассчитанного на моральный эффект, но очень мало действительного поражения неприятеля. Суворов уже в 1770 году, на заре своей деятельности, написал в одном приказе: «Рассудить можно, что какой неприятель бы ни, был, усмотря, хотя самый по виду жестокий, но мало действительный огонь, не чувствуя себе вреда, тем паче ободряется и из робкого становится смелым». В 1787 году великий полководец в тактических указаниях гарнизону Кинбурна дал такую инструкцию: «Пехоте стрелять реже, но весьма цельно, каждому своего противника». При всем этом Суворов понимал, что даже прицельная стрельба не может принести решающего успеха в бою. И мысль его обращается к холодному оружию.
В рукопашной схватке на стороне русских солдат все преимущества. Огромная заслуга Суворова заключается в том, что он сумел обучить русскую армию технике штыкового (и сабельного) боя, В рукопашном бою каждый отвечал за себя. Палка капрала, которую в шеренгах всегда чувствовали над собой немецкие вербованные солдаты, была во время штыковой схватки бессильна. Здесь побеждала твердая рука и еще более – твердое сердце самого солдата. Способность к штыковому бою являлась нравственным мерилом армии. Это и привлекало Суворова. Он знал, что русские «чудо-богатыри» несравненные мастера штыкового удара, а наемная армия неспособна к нему. Приучая солдат к штыковому бою, он развивал в них стремление сойтись с врагом грудь с грудью, унич– жить его либо взять в плен.
Суворову лично не раз приходилось слышать упреки в том, что он чересчур рискует, идет напролом. «Критики» великого полководца договаривались до вывода, что-де Суворову просто везет и его победы – плод счастливого случая. Эти вздорные обвинения не заслуживают серьезного возражения. Их стоит коснуться лишь в той степени, в какой они помогут увидеть отличительные черты военного гения, непонятные для рутинеров.
Построение войск тонкой линией, которая легко подвергается прорыву и охвату, оставляет большое место влиянию случая. Но при построении войск глубокими боевыми порядками и при гораздо более дальновидном планировании всей вообще операции роль случая неизмеримо уменьшилась. Сам Суворов по этому поводу иронизировал: «Беда без фортуны, горе без таланта».
Наполеон говорил, что риск есть неотъемлемый элемент полководческого искусства. Иными словами, как раз в вопросе о границах риска, о его оправданности и своевременности ярче всего проявляется гений военачальника. По сравнению с другими полководцами XVII–XVIII столетий Суворов был гораздо более склонен к риску. Но это было признаком его превосходства и вытекало опять-таки из знания русской армии и гордой уверенности в ней.
Изучение истории русского народа и личные боевые наблюдения Суворова убедили его в том, что русские войска своими военными способностями превосходят все другие армии. Если считать, что сила армии складывается из морального духа, полководческого искусства, выучки, численности и вооружения, то во всяком случае в первых трех слагаемых выпестованная Суворовым армия имела бесспорное превосходство над прочими.
Великий русский полководец всегда был неукротимым, воинствующим новатором, который прокладывает новые, неизведанные пути в военном искусстве. Он ясно отдавал себе отчет, что победить систему, столь тщательно разработанную Фридрихом II, очень трудно, если действовать в ее пределах. Гораздо целесообразнее было опрокинуть ее целиком. Суворов, словно буйный ветер, ворвался в область, где все было так скрупулезно исчислено и выверено Фридрихом, и все смешал, все поднял на воздух. Именно так, исходя из принципиально новых позиций, можно было бить тогдашние европейские армии.
В Суворове-полководце сочетались обширный просвещенный ум, военный гений, могучая воля, уменье воспитывать массу солдат, влиять на нее и увлекать за собой.