Генерала я пока не знаю близко, поэтому ничего не могу сказать про него ни хорошего, ни плохого. А к чужим разговорам я не прислушиваюсь. Может же случиться, что для одного генерал хорош, а для меня окажется плохим. Может оказаться и наоборот. Это, конечно, было бы для меня лучше.
Так вот, смотрю я и вижу — генерал прямо направляется к нам, глядит на обоих.
Вася незаметно толкнул меня локтем и, перейдя на строевой шаг, вытянулся в струнку. И так он крепко топнул ногой, как будто возле нас кто-то ковры вытряхивал. Как и полагается, Вася, не доходя трёх шагов, приветствовал генерала и пошёл дальше.
Ну и Тенгиз Паичадзе не лыком шит, тоже лицом в грязь не ударит. Но случилась беда. Я сбился с ноги и не поднёс тесно сомкнутые пять пальцев к виску, а отдал салют по-пионерски. Загляделся ли я на Васю или оробел, когда генерала увидел, уж и не знаю. Скорее всего, я просто вспомнил, что у меня оттопыривается карман, набитый яблоками, которые мне прислала мама… Так вот: правую руку я поднял, а левой старался прикрыть карман с яблоками, чтобы начальник училища не увидел беспорядка в моём обмундировании. Да не тут-то было. Подозвав меня к себе, генерал приказал доложить командиру отделения, что я не умею приветствовать. Я повторил приказ, приложив на этот раз руку к виску, и повернулся кругом.
— Отставить! — раздался в тот же миг зычный голос генерала.
Я остолбенел. Не знал, как мне и поступить. К счастью, я сообразил, что надо снова быстро повернуться лицом к генералу.
— Товарищ суворовец, вы не умеете поворачиваться, — сказал начальник училища.
Почему-то мне показалось, что генерал улыбается… Тут только я понял, в чём была моя ошибка: вместо того чтобы повернуться через левое плечо, я повернулся через правое.
— Как ваша фамилия? — спросил генерал.
— Твалчрелидзе, товарищ генерал!
Уж и не знаю, право, как сорвалась у меня с языка эта фамилия!
Дело в том, что в прошлое воскресенье со мной приключилась неприятная история. Еду я в автобусе. Сижу себе и смотрю в окно па гуляющих по набережной. И так загляделся, что не заметил, как в автобус вошла женщина и остановилась прямо рядом со мной. Признаться, если бы даже я её и раньше увидел, возможно, и тогда не сообразил бы, что надо уступить ей своё место. Сзади меня сидел какой-то военный фельдшер.
Когда автобус остановился, фельдшер подозвал меня к себе, будто он мне начальник, и начал поучать. Мне стало очень обидно. Ведь у меня тоже есть самолюбие! К тому же недалеко от меня сидела девочка с красным бантом; она не сводила с меня глаз.
— На вас мундир суворовца, а суворовцу не к лицу быть невоспитанным, — сказал мне военный фельдшер и попросил назвать фамилию.
Я взял да и бухнул, что моя фамилия Твалчрелидзе.
Прошла целая неделя, и ничего не случилось. Впрочем, я был спокоен: как бы ни старался фельдшер, если бы даже перевернул весь свет, в каком-нибудь училище, быть может, нашёл бы суворовца Твалчрелидзе, но до меня бы никак не добрался.
— Суворовец Твалчрелидзе, выполняйте приказание, — сказал мне начальник училища.
— Слушаюсь! — ответил я, повернулся через левое плечо и отошёл от генерала строевым шагом.
Василий, посмеиваясь, ждал меня поодаль.
— Что это тебе так весело? — сердито спросил я.
— А что же, — говорит, — плакать мне, что ли?
Правду сказать, я очень обиделся на Васю. Что тут смешного! Вот уж, действительно, чужая беда — что с гуся вода! Я оказался в таком затруднительном положении, а он стоял и смеялся, как ни в чём не бывало.
— А знаешь, почему я смеялся? — как бы извиняясь, спросил Смирнов немного погодя.
— Откуда я могу знать? Я же не оракул! — не глядя на него, ответил я.
— Если бы ты знал, какой ты был забавный, когда прикрывал рукой карман! Я не мог удержаться и начал хохотать, А заметил генерал, что у тебя в кармане были яблоки?
— Потому-то он и улыбнулся. Но ничего о кармане не сказал.
— Что же он тебе говорил? Я стоял далеко и не слышал.
— Ничего. Спросил только, кто у нас командиром отделения. !
— Ну, я тебе скажу, Тенгиз, ты здорово хромаешь по строевой подготовке. Хочешь я тебе помогу?
— Спасибо, не нуждаюсь в твоей помощи.
Как не нуждаться! Но от помощи я отказался только потоку, что был обижен. Да, кроме того, я не выношу, если кто-нибудь меня поучает, — такой уж у меня характер.
По дороге в училище я всё время думал о том, какие последствия будет иметь сегодняшний случай.