Наконец, закончилась трапеза под чтение псалтыри. Владыка и бояре вернулись к занятной беседе.
– Что же, Иван, тебя подвигло на такое дерзновение?
– Невмочь, владыка, стоять, как телку в зимнике, сено жевать и ничего не делать.
– Понятно, понятно. А ты, Бута, что же помалкиваешь? Иван горячо убеждает, а ты с ним согласен? – владыка искоса посмотрел на Буту. – Ты тысяцкий, за тобою вся чадь ростовская. Пойдут ли за вами?
– Помыслы Ивана заманчивы. Ростов не должен прозябать на обочине, в том нет сомненья. Но купцу не только обустроенные гостинцы нужны, его прибыль манит. Паки для обустройства погостных дворов, волоков, придётся землю межевать, а без княжьей воли здесь не обойтись. Кому кланяться, не ведаем. Всеволоду, видно, не до нас. Безвременье какое-то.
Все трое задумчиво помолчали.
Бута не хотел показывать свою неуверенность, но и скрыть её не мог. Он чувствовал себя виноватым перед Иваном, но поднять ростовскую чадь на великое дело ему было не по силам. Нужно, чтобы люди увидели свою корысть, как знамя в полку, а такого знамени и не было в руках тысяцкого. Иван настороженно поглядывал то на одного, то на другого. В его уверенность вкрадывалось сомнение: а всё ли он учёл?
Епископ сухо откашлялся – его давно мучила одышка – и, не переставая теребить пальцами вервицу, молвил:
– Резон есть, но дело изрядное. Без князя его не потянуть, одного моего благословения будет мало. Дело задумано настолько велико, иже в него должен поверить каждый, от князя до смерда. Ты представь, Иван, смерды худо-бедно, но живут неторопливо, спокойно несут свою потяжбу в поле, в лесу, на пастбище, и не вопреки, а в согласии с природой. По вечерам благодарят Бога за выдавшийся мирный день, и просят грядущий день даровать такой же. А ты хочешь вздыбить мирный быт православного труженика. Жизнь меняют по своей воле такие мужи, как вы, и это понятно: заутре вы хотите жить лепше, нежели намедни жили. Но черный люд не любит перемен, он живет стародавним обычаем. Как примирить ваши устремления с жизнью тысяч смердов? Вы не ведаете? И я не семи пядей во лбу. Ты уверен, иже не будет потрясения в земле Ростовской от твоих затей? – владыка искоса пытливо посмотрел на Ивана. – Видно, не настала пора для столь великих преобразований. Господь знамение даст, но когда сие случится, только Ему ведомо. Одного твоего геройства, Иван, мало. Герой должен обладать княжьей властью в этой земле. У тебя такая власть есть? Нет.
Иван заметно приуныл.
– Благословение я вам дам, но позднее. Надо крепко, зело крепко подумать. Мои помыслы с вами вкупе, ибо нет большей радости для архипастыря, когда безверные принимают крещение. А что может тому способствовать? Благость бытия каждого смерда, каждого людина, каждого боярина.
Владыка заметил, как просветлело лицо Ивана. Значит, это не просто блажь и корысть, от сердца идёт его потщание о благости земли Ростовской.
– Как духовный владыка, скажу слово князю. Но, кого бы ни прислал Всеволод Ярославич на ростовский стол, он наперво спросит межевые описания, сколько понадобится кун и работных людей, что в первую очередь надо делать, и сколько времени на это надо. Аз благословляю вас на подготовку ответов на сии вопросы, тогда и с князем разговор будет не пустой. Людей к сему делу готовьте исподволь, не ломайте их души через колено. Бог вам в помощь, – владыка осенил бояр крестом, думая: «Без князя вольготно им… Ладно, пусть тешат свои души, лишь бы чадь от их бесчинств не стонала».
Епископ-грек только с виду суров, но душа у него широкая, и мыслит он по-нашему, понимает русичей до самых глубин, знает, где пряником поманить, а где и плетью потрясти. А плеть, то бишь ростовская дружина, – это его замысел, осуществлённый потщанием ростовских мужей. Сумел Исайя доходчиво объяснить боярам, что княжья дружина в княжьей воле, а православную чадь ростовскую надо самим защищать, не дожидаясь княжьей помощи. Князь придёт с дружиной (а когда придёт, кто знает), и уйдёт с дружиной, и опять христианская паства беззащитна. Волхвы же, и языцкая меря с чудью, только того и ждут, чтобы снова людей манить к своим идолищам и возмущать против христианских проповедников. Их жертвами стали первосвятители земли Ростовской епископы Феодор, Иоанн, Леонтий. Не хватит ли этого? Не пора ли усмирить безверных силою, ежели язычники увещеваний не воспринимают? Дошли до ростовцев глаголы Исайи, и решили они отдавать часть своих прибылей на содержание собственной дружины. С тех пор о волхвах, возмущавших чёрный люд, вспоминают, как о давно минувших бедствиях. Крепит Исайя спокойно христианскую общину, не оглядываясь на происки волхвов, коих осталось ещё немало в тёмных приволжских и приокских лесах. А те, кои не приняли крещения, но покорились силе ростовских мужей и епископа, беспрепятственно творят требы возле своего идолища, мирно соседствуя с христианской общиной.