Душа Ивана трепетала: желание увидеть ещё раз Варвару, может, в последний раз до замужества, было выше всякого рассудка.
Пока Никодим ходил в женскую половину, Бута с загадочным прищуром жевал рыжики, постукивая ногтем звенящей мисе с грибами.
– Да-а, Иване, – протяжно, заплетаясь языком, говорил он, сплевывая травинку из рассола и продолжая постукивать пальцем мису, – пожалуй, ты прав, надо бы поворачивать купцов к Ростову.
Иван посмотрел на Буту растерянным взглядом. О чём это он? Тут сердце захлебывается от бессилия, от обиды на несправедливость судьбы, а он талдычит о каких-то купцах.
– Да не трепыхайся ты! Непристойно для такого молодца томить себя из-за девки.
– Не смей так! Очухайся сначала. Иди, проветрись, глотни свежего воздуха.
– Ну, буде, буде. Послушай меня, – Бута сытно рыгнул, вытирая кулаком бороду. – Видишь сию мису ценинную? Звенит-то, как! – Он стукнул пальцем по краю. – Не то, что наши черепки. А травное узорочье, каково! Голубцом расписано! А блеск, каков! Наши здари на такой искус не горазды. Миса сия из-за моря привезена. А купил её Никодим где? Отнюдь не в Ростове. Разумеешь? А почему не в Ростове? Да потому, что твоя правда, Иване, и быть нам с тобою вместе в наших помыслах – надо торить гостинцы.
«А ведь Бута верно говорит. Что это я расквасился. Непристойно мне предстать перед Варварой таким рохлей», – пытался встряхнуться Иван.
– Наконец-то тебя проняло, поверил в мой замысел, – холодно отозвался Иван. – Понял, наконец, что без доброй торговли захиреет Ростов.
Открылась дверь, Варвара переступила порог, низко поклонилась, коснувшись рукой пола, проплыла по горнице белой лебедью, озарив гостей приветливой улыбкой. Всё вокруг наполнилось домашним теплом и уютом. Статная, в белоснежном летнике до пят. Алая повязка вокруг головки с бантом и лентами вдоль толстой косы празднично оттеняла светлые волосы, придавала ещё большую лучезарность большим голубым глазам.
– Благости вам, гости дорогие, – певуче произнесла она и стрельнула большими глазами по их лицам.
Они тоже приложили десницы к сердцу, поклонились.
– Тебе, Варварушка, благоденствия, счастья… – запинался Иван, смущённый синевой её больших глаз. «Вот оно, упущенное счастье!» – с умилением любовался он девицей. – Прости, что намедни встретил тебя и не узнал. Опомнился – тебя нет, не успел ответить на твой поклон.
Варвара слышала из своей горенки, приоткрыв дверь, обрывки разговора отца и гостей. Она понимала, как много в жизни ростовцев зависит от этих богатых мужей. А сейчас, вот, и к отцу пришли с добром, не насильничают, как обычно бывает в межевых спорах, а советуются, предлагают немалую цену за бросовый клок земли, и потому старалась быть, приветливой, не умаляя, однако, девичьей гордости.
– Слышала я, Иван Степаныч, мы соседями скоро станем, тогда и кланяться будем друг другу чаще, – ответила она ему просто, по-житейски.
В голове у Ивана мелькнуло: «Может, счастье ещё не упущено?» Он ощутил прилив сил, жизнь полнилась смыслом. Думать-то, оказывается, надо не только об умножении своего богатства, но и о семейном очаге, чтоб было уютно в доме.
Иван не замечал, как проходили день за днём.
Он стал чаще видеть Варвару, и жаждал улучить момент для встречи с ней наедине.
Правды ради, надо сказать, что Никодим не мог не заметить их взаимные взгляды и улыбки. Он не препятствовал дочери, не был занудой. Волей-неволей в его голову закрадывалась мысль: «Вот это был бы жених! Лучшего не сыщешь! Ах, как смотрит на неё! Неужели… Нет, нет, того быть не может. Отказать Бориславу? Скандал будет вселенский! А, может, Иван просто любезничает, и ничего более?» И Никодим решил пока понаблюдать за дочерью, не вмешиваясь.
И вот однажды… случилось!
Как-то Иван зашёл к Никодиму, но, не застав его, завёл с Варварой обычный незатейливый разговор. Сам же с трепетом в душе ощущал, как неумолимо приближается время помолвки, и решил открыться. Огляделся: посторонних нет, подошёл, взял её руку в свои ладони.
– Варварушка, не могу жить без тебя.
Она зарделась румянцем, на лице испуг. До сего момента Иван был для неё лишь приятный сосед. Конечно, жених он завидный, но она и не мечтала о таком. В душе была польщена признанием Ивана, но случилось это так неожиданно, что оказалась в полной растерянности.
– Я… Я с покорной благодарностью… Но, Иван Степаныч, ты же ведаешь…
– Помолвка? Дело поправимое. Я беру всё на себя, улажу. Было б твоё согласие!
– Мне тяжко… Мне тяжко отказывать, нет сил. Батюшка дал обет Константину. Батюшка мой не богат… – она повернулась, закрыла лицо ладонями, собралась уходить.