Нас снова погрузили на санитарный поезд. Снова в путь-дорогу. Ехали чуть больше суток. Приехали в город Боровичи. Госпиталь находился в здании средней школы. Меня положили на второй этаж в просторный класс, где было установлено больше 20 кроватей. Через неделю с помощью медсестры и санитарок я стал учиться ходить. Еще через неделю уже сам отлично передвигался на костылях.
Громадное здание средней школы до отказа было забито ранеными. Здесь можно было встретить людей, которых раны обезобразили до неузнаваемости. С обгоревшими лицами, руками и телом, с отбитыми нижними челюстями, без нижних и верхних губ или правой и левой щеки, не говоря уже о конечностях – руках и ногах. Здесь были раненные в голову, по нескольку месяцев не вспоминающие своих имен и фамилий. Слепые, глухие и так далее.
Проходя мимо палат восстановительной хирургии, невольно думаешь: «Война, война, зачем же ты так искалечила ни в чем не повинных людей? Зачем на всю жизнь обезобразила лица, взяла глаза, руки, ноги? Сейчас, когда еще гремят военные канонады, когда люди идут на штурм, в атаки, отбирая у немцев город за городом, все привычно, все присмотрелось и примелькалось. Кончится война, пройдут годы, а затем и десятки лет. Мы, обезображенные войной, будем лишние в человеческом обществе».
Будучи прикованным к постели, я себя тоже считал несчастным калекой, но, насмотревшись на все, думал: «Война меня выплюнула из своей пасти еще человеком, а не уродом. Я отделался легко. У меня удален тазобедренный сустав. Правильно врачи говорят, если сумею хорошо разработать ногу в коленном суставе и бедре, жить будет можно. Научусь ходить, буду день и ночь сгибать и разгибать ногу, добьюсь своего».
Старался больше ходить. Иногда заглядывал в другие палаты. Смотрел с любопытством, а иногда и с отвращением на несчастных, искалеченных людей. Многим из них лежать придется годы, чтобы прирастить челюсть, щеку, нос или губу.
Время летело незаметно быстро. Я снова влился в человеческое общество, правда, госпитальное, но все равно общество. Играл в домино, в карты, слушал занимательные рассказы о похождениях бравых солдат. Не пропускал ни одного концерта, устраиваемого общественностью для раненых. Читать уже не было времени, да и не хотелось. Стремился к свободе, выбраться из госпиталя в город, сходить в кино или на танцы, познакомиться с девушкой. Из задуманного ничего не получалось. Одна беда – плохо ходил. Нога не подчинялась разуму и, самое главное, не сгибалась в тазобедренном и коленном суставах. Усердно занимался физкультурой и лечебной гимнастикой, но сдвигов не было почти никаких. Нога упрямо не хотела сгибаться.
Снова прозвучала команда собираться в дорогу для эвакуации в другой госпиталь. Снова перевозка на санитарных автомашинах "скорая помощь". Мы в шутку их называли "последняя помощь". Посадка в санитарный поезд. Гудки паровозов, шум и скрип тормозов вагонов. Снова в путь. «А куда?» – самопроизвольно возникал вопрос.
Замелькали в окнах вагонов железнодорожные постройки, телефонные столбы, леса, поля и деревни. Проплывали мимо нашего поезда железнодорожные вокзалы, большие и маленькие. У всех на языке вертелся один вопрос: «Куда везут?» Одни говорили – на Урал, другие – в Сибирь, в Рязань, Казань. Один лейтенант утверждал: «Я пользуюсь официальными источниками. Едем на Дальний Восток, выздоровеем, заменим тех, кто не нюхал пороху».
Проехали Шарью, Шабалино. Скоро мой родной город Котельнич. На сердце скребут кошки. Судьба кидает неизвестно куда. Едем с запада на восток. С такой ногой я уже больше не вояка, даже сидеть не могу. Скоро должны комиссовать. А если повезут на Дальний Восток, это полмесяца туда и полмесяца обратно. Целый месяц в пути, а то и больше. Надо что-то предпринять. Многие советовали выйти в Котельниче и отстать от поезда. Там обратиться к военному коменданту. В госпиталь положат и долечат. Сестры пугали: «Мы тебя из вагона не выпустим. Сбежать – это дезертирство».
Котельнич приближался. Замелькали маленькие домики. Поезд остановился. Наш вагон против вокзала. Наружу сестра меня не выпускала. Следила за мной, как за преступником. Я в нерешительности сидел и думал, как быть. Со всех сторон меня окружили подстрекатели. Одни говорили: «Не зевай, уходи». Другие: «Иди к главврачу санпоезда – отпустит». Третьи советовали: «Сиди и жди, куда повезут, не все ли равно. Домой еще поспеешь. Да что тебе дома делать? Ни жены, ни детей. Отцу с матерью в такое голодное время ты будешь обузой. Тебя надо кормить, поить, одеть. Ехал бы на Дальний Восток и брался бы за самостоятельную жизнь».