Стефан слушает внимательно, не перебивая, любопытство в его глазах мешается с неявной, неясной задумчивостью.
– Он жил в небольшом поселении недалеко от тогдашней границы… наверное, живи бы он дальше, в глубине страны, и всё, совсем всё сложилось бы иначе. Мама стала служанкой в его доме… убирала, помогала на кухне… ничего большего он от неё не требовал, ни к чему не принуждал. Ничего из того, что любят живописать в самых порочных красках, говоря о пленённых харасанскими демонами женщинах, особенно те женщины молоды и красивы. Мама нечасто вспоминала о том времени… а о нём и того реже… но всё же однажды… всего раз… призналась, что они полюбили друг друга. Она забеременела, и он даже хотел её освободить и взять в жёны согласно законам его страны… а потом был священный поход рыцарей ордена Рассвета. Мама попала в число освобождённых из плена Хар-Асана, её, как и других, отправили в Империю на воздушных кораблях…
– Да, тогда ордену предоставлялись корабли, чтобы быстрее и с меньшими потерями перевозить рыцарей, вооружение и спасённых пленников, – замечает Стефан.
– И захваченные ценности, – добавляю я ровным тоном. – Мама вернулась во Франскую империю куда скорее, чем рассчитывала. На корабле она скрывала своё состояние ото всех, прятала округляющийся живот под свободными накидками. По прибытии её отправили к мужу, да и куда ещё отправлять мужнюю жену, если не к законному супругу? И отец принял её. С неверностью её, с безрассудством отчаянным, едва не стоившим ей всего, с животом, растущим от мало того, что семени чужого, так ещё и отравленного. И когда пришёл мне черёд на свет появиться, отец публично сказал, что я его дитя, плод, созревшей на ветви рода Завери. Разумеется, никто не поверил, что фрайнэ Завери, спасшаяся милостью Четырёх, не успела домой вернуться, как тотчас понесла, а потом прежде срока родила крепенькую девочку. Но жили мы уединённо, с каждым годом беднели всё больше, редко где показывались и оттого сплетни и слухи о моей незаконности по Эате расползлись, словно туман болотный, однако досаждали нам не сильно.
– А что стало с ним?
– С кем? – уточняю, хотя догадываюсь, что Стефана интересует отнюдь не исчезнувший в море первый возлюбленный мамы.
– С твоим… настоящим отцом.
– Не знаю. И мама не ведала. Возможно, погиб, когда вместе с другими мужчинами защищал поселение. Возможно, выжил, но искать мою маму не стал. Возможно, счёл, что погибла она. Живой или мёртвый, он остался там, в Хар-Асане, а мама вернулась на родину в Империю. И я родилась в Империи. Почему ты вообще спросил о моей матери?
– Её род, род Линси, прибыл ко двору сегодня. Глава рода, фрайн Годвин Линси и фрайнэ Нохелия Линси, – наверное, мой взгляд полон изумления его осведомлённостью, потому что Стефан добавляет: – Некоторое время назад был составлен список людей, в том числе фрайнов, о чьём появлении в столице и при дворе надлежит сообщить мне немедля, в кратчайшие сроки.
– Тех, кто так или иначе связан со мною и родом Завери, – догадываюсь я.
Стефан кивает.
– Они уже здесь, во дворце?
– Нет, конечно. За прошедшие годы у Линси не прибавилось ни влияния, ни состояния, они редко приезжают в столицу и покои во дворце им не предоставят, особенно нынче.
Когда в императорской резиденции заняты едва ли не все жилые, мало-мальски пригодные для фрайнов помещения, кроме покоев, принадлежащих высоким родам и приближённым государя.
– Они остановились в городе, у дальних родственников во Франском квартале, и в самом дворце ещё не появлялись.
– Фрайнэ Нохелия Линси это… мать моей мамы… а Годвин… наверное, мамин брат… младший, – я качаю головой, пытаясь вообразить себе этих людей, представить их, всегда бывших для меня всего лишь безликими тенями, упоминаемыми мамой редко, скупо, неохотно. – Я никогда никого из них не видела, Стефан, ни разу. Они никогда не наносили нам визитов и не приглашали к себе. За всю мою жизнь, за все эти годы никто из них не написал маме ни строчки, никто не спросил ни о том, что ей довелось пережить, ни обо мне. Они… предпочли забыть о маме и её позоре, когда стало известно, что тот корабль потопили. Они отвернулись от неё, отреклись, когда её привезли в Империю. Если бы не мой отец, она оказалась бы на улице в тот же день, как ступила на землю Эаты, никому не нужная, всеми забытая. Наверняка они думали, что лучше бы ей сгинуть в море без следа и унести позор в океанскую пучину. Что лучше бы ей навеки в Хар-Асане исчезнуть, чем возвращаться на родину с отравленным семенем в животе! – последнюю фразу я выкрикиваю, охваченная застарелой, едкой горечью, душащей обидой на этих людей, отринувших свою дочь и сестру, больше тридцати лет не вспоминавших о ней, будто она и впрямь приняла позорную смерть справедливым воздаянием за собственные грехи. – Даже когда она действительно в объятия Айгина Благодатного сошла… хотя отец отправил им письмо после её смерти. У нас тогда почти ничего не осталось, кроме долгов, папины дела шли хуже некуда. Мы вечно укрывались от сборщиков налогов, когда им случалось добраться до нашего замка, от кредиторов и боги знают от кого ещё. Не живи мы в такой глуши, куда не всякий доедет, и давно бы уже милостыню подле храма просили. В том письме отец не только сообщил о смерти супруги, но просил… именем Четырёх молил позаботиться обо мне и Мире. Он понимал, что ему отпущено уже не так много времени, что после его кончины мы с Мирой останемся вдвоём в пустом старом замке, не годном ни на что, разве что по камню его раскатать. Они ничего не ответили. Ни строчки, ни словечка…
– Тише, тише, Астра, успокойся, – Стефан встаёт, подходит к моему креслу, кладёт ладони мне на плечи. Поглаживает, склоняется, глядя мне в лицо. – Твоё положение как моей суженой и положение рода Линси таковы, что они не могут ничего требовать от тебя, настаивать на чём-либо, докучать и тем более позволять себе оскорбительные намёки. Линси – твоя родня по материнской линии, а связи с ветвью рода матери не первостепенны и поддерживаются только по обоюдному согласию и интересу. Ты признанная дочь своего отца, как и Мирелла, и никто не посмеет утверждать обратного. Через несколько дней ты станешь моей женой, и род твоей матери может лишь попросить тебя о милости и то с высочайшего дозволения. Если ты не желаешь, то не обязана принимать кого-то из них и отвечать на любые их просьбы, изложенные в любом виде. Я не хотел тревожить тебя попусту, но решил, что ты всё же должна знать. Пойдём.
Киваю, соглашаясь. Следовать ожидать, что стоит вести о новой суженой государя достигнуть ушей всех жителей Империи, как мамины родственники всенепременно объявятся. Они и думать забыли о ней, падшей фрайнэ, опозорившей себя и мужа, презревшей венчальные символы ради любовных иллюзий и бесстыдства мимолётной страсти, однако ж, заслышав имя четвёртой суженой, мигом припомнили, в какой род вошла опорочившая себя дочь и сестра. Род Завери иссох и выяснить это нетрудно, как и сообразить, что подле государя встала дочь той самой беспутной Альвины.
Фрайнэ Астра Завери, чьё происхождение с рождения было омрачено тенью сомнений, позора и пересудов, возвысилась в одночасье, взлетела так высоко, как только может взлететь фрайнэ в Империи, а её дочь из незаконного ребёнка превратилась в первенца самого государя. Линси не Элиасы, конечно, но кто ж отвернётся от подобной перспективы, кто откажется напомнить новой суженой императора о давних родственных связях?
Стефан помогает мне подняться с кресла, ведёт к кровати. Оказавшись под одеялом, я прижимаюсь к Стефану, и он осторожно обнимает меня. Я не хочу думать об этих людях – даже в мыслях я не могу назвать их бабушкой и дядей, – но и вовсе не думать о них не получается.
* * *
Чета Шевери пребывает накануне вечером, однако слишком поздно, дабы тотчас же засвидетельствовать своё почтение государю и его суженой. Они занимают старые покои Эветьена во дворце и являются аккурат к утреннему благодарению. Мы со Стефаном встречаемся с ними в галерее, перед входом в храм, где уже собралось не меньше дюжины придворных, не спешащих переступать храмовый порог прежде государя. Фрайн Шевери кланяется, Лия делает неуклюжий реверанс, настороженно смотрит исподлобья на Стефана, словно ребёнок, ожидающий выговора за плохо выполненное задание. Стефан кивает и Эветьен ловко подхватывает супругу под локоть, помогая ей выпрямиться, одаряет выразительным взглядом. Девушка не менее выразительно, красноречивее всяких слов, смотрит в ответ. Стефан прерывает безмолвный этот диалог, приветствует обоих. Я следую его примеру, добавляю, что буду рада видеть фрайнэ Шевери не только при дворе, но и в своей свите, пусть и на короткий срок. Бросаю взгляд через плечо, дабы убедиться, что Брендетта не выказывает открытой неприязни в обычной своей пренебрежительной манере, не гримасничает и не демонстрирует неуместного высокомерия. Однако Брендетта на диво спокойна, сдержанна и даже приветливо улыбается Лии. Мы проходим в храм, придворные шлейфом тянутся за нами. Лия садится со мною и моими дамами на первую скамью и Брендетта, точно непослушный ученик на уроке, тут же поворачивается к ней и начинает что-то шептать девушке на ухо. Шеритта хмурится неодобрительно, но дочь господина Витании и не смотрит на неё, продолжая то ли расспрашивать Лию, то ли делиться последними новостями, и умолкает лишь по зову колокола.