Наконец мы прощаемся и, сопровождаемый матерью-настоятельницей, направляемся во внешний двор, где приземлилась барка и остались слуги и охрана – не всякому мужчине дозволен вход на территорию женских монастырей. Будь я настоящей девой жребия и мою охрану возглавил бы назначенный мне рыцарь из ордена Рассвета, тот, кому разрешён вход во внутренние помещения женских монастырей. Однако старшим над стражей фрайнэ Никто из Ниоткуда поставлен один из императорских гвардейцев и ему запрещено переступать порог обителей богинь. Впрочем, я не жду нападения в стенах монастыря и не пугаюсь, когда на галерее, ведущей через внутренний дворик, появляется монахиня. Она быстро идёт навстречу нашей процессии, но при виде суженой государя не отступает в сторону, а продолжает стремительно двигаться прямо на меня. Мать-настоятельница хмурится, Шеритта подходит ближе ко мне, едва ли не выступает вперёд, готовая броситься наперерез любому замыслившему недоброе. Я же замедляю шаг, пытаюсь рассмотреть низко склонённое лицо. Монахиня останавливается передо мною, приседает в безупречном глубоком реверансе.
– Фрайнэ Астра, не соблаговолите ли уделить мне немного вашего драгоценного времени? – произносит она, и я не сразу узнаю за непривычно почтительным, нарочито смиренным тоном голос Мадалин.
Глава 25
Блистательную фрайнэ Мадалин Жиллес непросто узнать сразу в стоящей предо мною высокой женщине в чёрном платье служительницы Тейры Дарующей, с покрытой головой, без капли краски на лице. Медальон богини надет на шею, как принято в монашеских орденах и среди араннов, а не на цепочку на талии, как носили благородные фрайнэ, шерстяное платье подпоясано обычной верёвкой, на пальцах, выглядывающих из вязаных митенок, нет не единого кольца. И только скользнувшая по тонким бледным губам улыбка, сдержанная, холодная, что воздух вокруг, чуточку насмешливая, не переменилась.
За моей спиной громко ахает Брендетта, разглядевшая Мадалин поверх наших с Шериттой плеч. Фрайнэ Бромли пристально, с настороженным удивлением смотрит на Мадалин, я бросаю быстрый взгляд на мать-настоятельницу, пытаясь понять, что ей известно об этой едва ли случайной встрече. Та продолжает хмуриться, явно перебирая лица и имена сестёр, служащих в её монастыре, в поисках нужного, принадлежащего этой женщине. Очевидно не находит и я перевожу взгляд на Мадалин. Фрайнэ Жиллес не просто удалена от двора и сослана в какое-нибудь родовое поместье жить в покое и смирении да лелеять надежду, что однажды удастся вернуть потерянную милость государя. Её должны были отправить на север, где ей надлежало вступить в одну из обителей Молчаливых сестёр, но она здесь, во Франском монастыре Тейры Дарующей, откуда до столицы рукой подать, и не похоже, чтобы она приняла обет молчания. Головной убор монахини не открывает взору ничего, кроме обрамлённого белой тканью лица, но отчего-то я сомневаюсь, что Мадалин успела остричь волосы.
– Не тревожьтесь, фрайнэ Бромли, у меня нет намерений причинять вред суженой Его императорского величества, – роняет Мадалин. – Я желаю лишь побеседовать с нею с глазу на глаз о делах минувших… и не только о них.
– Фрайнэ Жиллес, разве не должно вам находиться ныне… несколько севернее этих мест? – спрашиваю я. – Или вас теперь следует называть сестрой Мадалин?
– Я не приняла обетов, если вас это так заботит, – отвечает Мадалин, и усмешка становится более явной, открытой. – Не скрою, я и не хочу их принимать. Никогда, знаете ли, не чувствовала призвания служить Благодатным.
Мать-настоятельница бледнеет, подаёт знак трём монахиням, замершим вместе с моими служанками позади Брендетты.
– Фрайнэ Астра, нижайше прошу прощения, я впервые вижу эту женщину и, похоже, она самозванка, обманом проникшая в стены нашей святой обители… уверяю вас, она не одна из сестёр нашего благословенного ордена, мы бы никогда…
– Фрайнэ Астра, – Мадалин невозмутимо перебивает мать-настоятельницу, смотрит на меня пристально, серьёзно, без прежней усмешки, – нам действительно нужно поговорить. Это касается не только упокоившихся жён Его императорского величества, но и моих двуличных родственников.
Две монахини выходят вперёд, оттесняют Мадалин от меня, третья же разворачивается и, подхватив края платья, с криками «помогите!» опрометью бросается обратно в залу.
– Вам не хуже меня известно, что вам придётся их потопить, иначе вы не выживете, – фрайнэ Жиллес повышает голос, пока сёстры, раскинув руки, непреклонно отодвигают её от меня, становятся барьером между нами. – Думаете, их остановит ваша дочь? Как бы не так! Она превратится в новый способ достижения власти, в ступеньку, оказавшись на которой они на шаг приблизятся к первопрестольному древу.
– Кажется, бедняжка рассудка лишилась, защити нас Тейра Дарующая! – мать-настоятельница поспешно отворачивается от Мадалин, словно предполагаемое безумие может быть заразно, сжимает в пухлой ладони медальон богини. – Ума не приложу, как подобное могло произойти…
– Как знать, возможно, мать Алана и права, – замечает Шеритта неуверенно.
Брендетта смотрит растерянно то на Мадалин, то на фрайнэ Бромли, то на меня, служанки испуганно жмутся позади. Крики убежавшей за помощью сестры эхом стихают в конце галереи.
– Когда-то они немало надежд возлагали на брак одного из своих сыновей и кузины императора, – монахини пытаются отпихнуть Мадалин, хватают за руки, однако она не отступает, вырывается, тянется ко мне. – Всё равно которой… им все женщины едины, разменные монеты, карты невысокого номинала, сдал и позабыл. Но Его императорское величество Стефанио Первый отдали предпочтение Бромли и Эстилии.
– Оставьте её, – велю я. – Немедленно оставьте фрайнэ Жиллес в покое.
Монахини замирают, оглядываются вопросительно на меня и мать-настоятельницу.
– Но, фрайнэ Астра, эта женщина явно безумна, и она может… – начинает та.
– За фрайнэ Жиллес всякие грехи числятся, однако о потере рассудка мне пока неизвестно. Я желаю побеседовать с нею, как она того хочет. Мать Алана, где мы можем поговорить так, чтобы ничьих посторонних ушей не достигло всё сказанное нами?
Мать-настоятельница смотрит на меня с недоверчивым недоумением, затем машет рукою сёстрам. Те послушно отступают от Мадалин, а я жестом подзывают одну из служанок и прошу её сходить во внешний двор и предупредить охрану и экипаж корабля о небольшой задержке.
– Так где мы можем побеседовать, мать Алана?
– Следуйте за мною, фрайнэ Астра, – мать-настоятельница неохотно поворачивает обратно, глядит с подозрением на Мадалин.
– Благодарю, – произносит Мадалин тихо.
– Не за что ещё благодарить, – возражаю я сухо.
Едва Мадалин проходит вперёд, как Шеритта касается моего локтя, шепчет на самое ухо:
– Не думаю, что это разумная затея – беседовать с нею о чём бы то ни было. Стефанио не одобрил бы…
– Стефанио здесь нет, а сосланная в другой монастырь фрайнэ Жиллес явно приложила немало усилий, чтобы встретиться со мною, – напоминаю я. – Я полагаю, нужно её выслушать.
– А если она замыслила причинить вам вред?
– Я могу за себя постоять и буду настороже. К тому же я не собираюсь беседовать с нею наедине.
* * *
Мать-настоятельница проводит нас в свой кабинет и удаляется успокаивать сестёр и воспитанниц, растревоженных криками. По моему жесту с нами остаётся Шеритта, она достаточно осведомлена о придворных интригах и императорских тайнах, чтобы ничему не удивляться. Брендетта со служанками ожидают за дверью, в небольшом приёмном покое – нет нужды беспечно, безрассудно разносить то, что намерена поведать Мадалин. В кабинете, просторной комнате с книжными стеллажами вдоль стен и массивным письменным столом, тепло, даже жарко, и я расстёгиваю и снимаю тяжёлый, подбитый мехом плащ, вешаю на спинку кресла для посетителей. Шеритта замирает сбоку от стола, следит внимательно за каждым движением Мадалин, но фрайнэ Жиллес почти демонстративно держится в стороне от меня, не подходит слишком близко.
– Фрайнэ Бромли, если бы я действительно хотела причинить вред Астре, то сделала бы это давным-давно, ещё когда Стефан прятал её в ваших прежних комнатах, – наконец замечает Мадалин насмешливо и Шеритта недовольно поджимает губы.