Но я сильна.
Глава одиннадцатая
РЭТ
Приготовившись к натиску неизвестно чего со стороны «Бригады доброго утра», я напрягаюсь, когда двери лифта открываются, и вздрагиваю, ожидая, что мне в лицо полетят блестки или зазвучит серенада группы мариачи (прим. пер.: Мариачи — жанр мексиканской народной музыки). Но вместо конфетти, грохота музыки или бурного пожелания доброго утра от Чарли, ожидающей на другой стороне, — смертельная тишина. Жалюзи опущены, прыгающей блондинки не видно, и, кажется, нигде кроме стола Чарли, нет ни пятнышка цвета.
Что за чертовщина происходит?
Я прохожу по коридору и вижу, что Чарли тихо печатает за своим столом. На ней черное платье, макияж такой же, как и на выходных: естественный, без ярких бликов.
Кажется, я сказал ей, что в офисе она может одеваться так, как ей хочется.
Сбитый с толка такой резкой переменой, я спрашиваю:
— Что ты делаешь?
Она встает и выглядит так, словно готова отправиться на похороны: руки сложены перед собой, на лице скромное выражение.
— Все в порядке?
— Да, все в порядке, — отвечает она, ее голос ровный и спокойный. Танцующая буйная Чарли поражает, а сдержанная тихая Чарли просто пугает. — Я повременила с завтраком, не зная, хотите ли Вы его. Не хотела навязывать его Вам.
Она подходит к двери моего кабинета и распахивает ее. Жалюзи закрыты, только лампа на столе включена, как было до того, как Чарли устроилась ко мне на работу. Мои джунгли из растений стоят рядом с дверью, а сэр Драгомир по-прежнему возле моего стола, но рядом с ним стоит тележка на колесиках.
Что, черт возьми, происходит?
— С минуты на минуту приедут грузчики, чтобы забрать то, что я не успела перевезти утром. Я пыталась все сделать до Вашего приезда, но, к сожалению, лишь немногих людей можно подкупить «Скитлс» в понедельник утром.
Забрать? Перевезти? Я ломаю голову, что же такого я мог сказать на выходных, что заставило бы ее превратить офис обратно в скучное, безвкусное помещение, каким оно было до... Чарли... но ничего не приходит на ум.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я, сильно обеспокоенный переменами.
— Возвращаю все на свои места. — Она протягивает руку. — Я возьму список дел и не буду Вам мешать.
Совершенно сбитый с толку — с этой девушкой никогда не знаешь, чего ожидать, — я вручаю ей список и осторожно прохожу в свой кабинет.
Должно быть, я что-то сказал, чтобы вызвать такую реакцию, превратив ее в замкнутую, тихую помощницу, а не в ту женщину, которую нанял.
Это ведь не потому, что я прервал наш разговор у пруда, верно? Потому что я закончил нашу беседу, прежде чем она успела спросить о Ванессе? Знаю, это было грубо, но это не та тема, которую я готов обсуждать.
По офису ходят слухи, повсюду сплетни. Уверен, что Чарли что-то слышала о девушке, разбившей мне сердце, но это не значит, что я готов разглашать подробности. Но неужели она и вправду замкнется из-за этого?
Нет.
В эти выходные в наших отношениях наметился сдвиг. Не в худшую сторону, скорее положительный сдвиг, который сблизил нас в плане работы, что, на мой взгляд, было ценным шагом в профессиональном русле.
Дьявол, я даже назвал ее самым ярким и энергичным человеком, которого когда-либо встречал. Я сделал ей еще один чертов комплимент, не относящийся к ее работе, то, что не должен был делать, но знаю, что она заслужила. Похоже, она оценила комплимент, по крайней мере, мне так показалось.
Но могла ли она из-за этого измениться? Ее характер? То, как она работает? То, как она освещает мой день своими цветными ручками и зажигательной танцевальной музыкой в полдень? Не то чтобы я признался в этом ей — или кому-то еще, ну, может быть, Брэму, потому что иначе он бы начал дуться, — но я с нетерпением ждал, какого цвета будет понедельник.
Оказавшись в своем кабинете, я кладу портфель на стол, но не сажусь. Вместо этого расхаживаю взад-вперед, пытаясь придумать логическое обоснование ее поведения.
Но с каждым шагом вокруг стола все больше запутываюсь, а в голове — пустота.
Дерьмо.
Трудно сосредоточиться, когда здесь так темно. За каких-то семь дней она испортила весь мой процесс, заставив жаждать света, а не темноты.
Подхожу к окнам и начинаю возиться с жалюзи, не зная, как их открыть.
Оглядываюсь по сторонам, ищу веревку или рычаг, что угодно, лишь бы сюда проникал свет, но ничего не нахожу. Перехожу к следующему окну, потом к следующему, потом к следующему, пока не дохожу до такого состояния раздражения, что выкрикиваю имя Чарли.
— Чарли, иди сюда!
Она врывается в мой кабинет и смотрит на меня широко раскрытыми глазами, нервно сжимая руки.
— Что случилось?
— Зачем ты закрыла эти чертовы жалюзи?
Я разворачиваюсь и указываю на них рукой.
Она отступает на шаг, в ее глазах шок.
— Потому что думала, Вам так нравится. Полумрак, чтобы Вы могли сосредоточиться.
— Что ж, я не могу сосредоточиться, — говорю я, вышагивая по кабинету. — Я не могу сосредоточиться, когда здесь нет света. Так что открой их и больше не трогай.
— Прошу прощения, мистер Уэстин.
— Я сказал, чтобы ты называла меня Рэтом, — рычу я, теряя контроль над собой.
Я хватаюсь за лоб и делаю глубокий вдох, успокаивая бешено колотящееся сердце.
Господи, за несколько секунд я перешел от нервного ожидания выхода из лифта к чертовски растерянному и яростному мудаку.
И всему виной одна девушка.
Подойдя к моему столу, Чарли щелкает выключателем, и жалюзи открываются.
Дрожащим голосом она говорит:
— Выключатель находится здесь, так что Вы можете управлять им со своего стола.
В комнату проникает свет, освещая ее красивое, но в то же время испуганное лицо, и меня тут же охватывает новая волна вины из-за моего дурацкого характера.
— Вам еще что-нибудь нужно? — спрашивает она, делая шаг назад.
Да, чтобы ты не смотрела на меня этими уязвлёнными, щенячьими глазами.
Чтобы ты снова стала самой собой.
Чтобы ты снова начала раздражать меня своим громким «доброе утро» и болтовней.
Не говоря о том, что крутится у меня в голове, я киваю и указываю на одно из кресел, которые она выбрала для моего кабинета.
— Садись.
Не задумываясь, она садится в кресло, складывая руки на коленях.
— Я не взяла блокнот. Мне сходить за ним?
Я качаю головой.
— Мне нужно поговорить с тобой. Дело не в списке дел или чем-то подобном.
— Ох, ладно.
Все ещё на взводе, я не сажусь, а кладу руки на спинку кресла, крепко сжимая кожу, и пытаюсь говорить контролируя голос.
— Что за перемены? — Мой вопрос прозвучал резче, чем я ожидал. — Если ты выработала рабочую традицию, придерживайся ее. Мне нравится, когда все последовательно. Мне нравится порядок. Если это означает, что ты будешь свистеть, когда я выхожу из лифта утром, тогда свисти, но придерживайся постоянства, что бы ни выбрала.
Мило сморщив носик, она спрашивает:
— Вам... нравятся все изменения, которые я внесла?
— Я имею в виду, — провожу рукой по волосам и тихо говорю, — все было не так уж плохо.
И, как только эти слова срываются с моих губ, к ней возвращается улыбка, ее лицо озаряется радостью.
— Боже, я понятия не имела. — Она взволнованно хлопает в ладоши, и хотя я чувствую, что не переживу этого, признаюсь, мне нравятся ее причудливые манеры, напряжение в моем теле спадает, когда вижу, как на ее прекрасном лице снова появляется улыбка. — Я вернула все на свои места, потому что думала, Вам не нравятся изменения внесённые мной, и я хотела сделать для Вас что-нибудь приятное, потому что Вы сделали... — Ее голос обрывается, а рука опускается на грудь. — Вы сделали что-то такое, такое доброе для моей бабушки.