Дара остановила его — просто приложила палец к губам, уговаривая умолкнуть наконец-то, пусть на короткие несколько мгновений — выдержать паузу, которая позволила бы ей не собраться с мыслями, а просто успеть произнести свой ответ, звучавший, словно приговор.
За миг до того, как Дара все-таки сказала то, что хотела, Геор вдруг понял — он тоже боится. И наговорил столько всего от страха, что Дара внезапно прервет его болтовню и ответит коротким, злым "нет", неожиданным и жестоким. Впрочем, логичным — зачем оно ей сдалось? У него сейчас гора проблем и этот дом, пустой и холодный без Лисандры, тоже будет на ней. Привыкать, ограничивать свою свободу — разве о том мечтает настоящая капитан пиратского корабля, настоящая ведьма…
— Я согласна, — выдохнула вдруг Дара вместо того, чтобы оттолкнуть его от себя и велеть наконец-то умолкнуть. — Я хочу разделить это все с тобой, Геор. Научить тебя, как управляться с горной магией, и, может быть, более правильно понять свою. Привыкнуть к тому, что нам придется устраивать балы, а мое место на корабле теперь — как у порядочной адмиральской жены, в каюте, а не на палубе, в крике на бестолковых моряков. Я хочу этого. Хочу, чтобы мы прошли все это вместе, как нормальная, полноценная пара. Танцевали на королевских балах, поздравляли Его Величество с рождением очередного принца или принцессы, чтобы я могла ездить в гости к Айрис не как странная горная ведьма, а как ее дорогая подруга, графиня Каннингем, на которую никто не посмотрит косо. Всю жизнь я мечтала быть свободной. Но чтобы жить той жизнью, которой я хочу, свободу, оказывается, надо было искать в браке с каким-нибудь графом… с одним, прекрасно понимающим меня графом, который чудом не казнил меня за пиратство.
— Это было бы огромной глупостью, — усмехнулся Геор. — Казнить самую красивую, самую умную… Самую лучшую женщину на свете.
— Многие с тобой не согласятся.
— Мне плевать, что думают другие. Для меня — самую лучшую, — твердо произнес Геор. — А все остальное не имеет значение.
Он поцеловал ее, кажется, уже не потому, что хотел заставить умолкнуть, боялся, что она скажет в ответ. Теперь Геор вкладывал в поцелуй не только страсть, нормальную для мужчины, который вдруг оказался наедине с горной ведьмой и получил доступ к ее телу. Нет, так, как он ее целовал, целуют мужья своих любимых жен, когда пыл страсти еще не утих — а может, не утихнет и никогда.
Теперь не надо было думать, что их увидят слуги. Геор даже не подумал, в какую комнату затолкнул Дару — это, в конце концов, было его поместье, а в доме не присутствовало какой-нибудь могущественной горной ведьмы, которая могла бы взломать магический замок, который он навесил на дверь.
Он покрывал поцелуями каждый миллиметр ее кожи, скользил ладонями по идеальным изгибам тела, будто пытался запомнить, осознать, что это — его и только его женщина, не просто не принадлежавшая прежде никому другому, а его до конца жизни.
Долгой, может быть, очень долгой жизни.
Дараэлла застыла, принимая эти лихорадочные, быстрые полупоцелуи-полукасания, позволяя себе утонуть в его страсти — ей понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть к этому, понять, что она сама не чувствует усталости, ответить тем же. Пламя в ней разгоралось не так стремительно, но девушка знала — гореть оно будет ничуть не более тускло, чем то, что сейчас полыхало в Георе.
Она буквально заражалась его страстью, чувствуя жар чужого тела, даже сама удивилась собственной нетерпеливости, когда рванула рубашку, и пуговицы запрыгали по полу — но Даре не было жалко этой вещи, они могут купить десять, сто, да хоть тысячу таких же, а каждая секунда единения, кажется, стоила больше, чем целая вечность, проведенная друг без друга.
Это не казалось пошлым, хотя прежде Дару выворачивало от одной мысли о мужских прикосновениях. Она задрожала, чувствуя, как его ладони скользили прохладой по ее собственной раскаленной коже, не остужая — только распаляя страсть. Даже прикосновение холодного воздуха к обнаженному телу, казалось, оставалось незамеченным — Дара не чувствовала стужи, не ощущала прикосновений ледяных камней, только крепче прижималась к мужу.
Она не желала ему того же холода, который испытывала сама, когда скользила пальцами по ремню брюк, когда водила ладонями по плечам, ощущая, как напрягались от осторожных касаний мышцы. Не чувствовала себя неопытной, когда выгибалась ему навстречу…
Не слышала собственного вскрика, когда они наконец-то стали одним целым — потому что все заглушил шум крови в ушах.
Это напоминало взрыв — словно два костра, прежде горевших отдельно друг от друга, наконец-то сумели слиться в один. Вместо того, чтобы пожирать, они дополняли друг друга, делали друг друга сильнее, может быть, терялись друг в друге — но только для того, чтобы обрести что-то новое, какое-то неожиданное, тайное знание, доступное только тем, кто любит друг друга…