Подойдя к порогу капитула, он преклонял колена и лобызал первые следы ступней, оставленные Господом — когда Тот, будучи осужден, повернулся и собрался идти на смерть, — и, начав псалом о страстях нашего Господа: «Deus, Deus meus, respice, etc.»[65][66], выходил с ним через двери в крестовый ход; а отрезков, по которым он шел вместе с Ним, было четыре[67].
Первым он с Ним следовал к смерти в пылком желании отречься от того и другого: как друзей, так и преходящего блага, и претерпеть во славу Ему безутешную скорбь и добровольную бедность.
На ином его посещало намерение решиться на отказ от скоротечной чести и славы ради добровольного презрения всего этого мира, [и сие намерение было связано] с размышленьем над тем, как Господь стал червем[68] и отверженным всеми людьми.
В начале третьего отрезка он еще раз преклонял колена и лобызал землю в свободном отречении от всякого безмятежного покоя и всякой изнеженности плоти ради скорбей Его нежного тела, представляя себе, как у него на глазах, согласно начертанному, иссякала вся Его сила и умирало Его естество. Когда же Христа столь скорбно влекли, Служителю думалось, сколь было бы справедливо, если бы все очи из-за того увлажнились, а все сердца воздохнули.
Когда затем он следовал четвертым отрезком, то преклонял колена в середине дороги, словно бы кланялся пред вратами, когда чрез них должен был пройти Господь наш, и, пав ниц перед Ним, лобызал землю, взывал к Нему и умолял Его не идти на смерть без него, а взять его вместе с Собою, ибо он ее воистину заслужил. И, воображая в себе так наглядно, как только мог, что Господь подошел к нему совсем близко, он произносил молитву «Ave rex noster, fili David, etc.»[69][70] и пропускал Его идти дальше.
Потом, обратившись к вратам, он снова преклонял колена, чтобы стихом «О crux ave, spes unica, etc.»[71][72] приветствовать крест, и его также пропускал мимо. И снова вставал на колени, уже перед милостивой Матерью — ее вели мимо него в бездонном страдании сердца, — примечая, сколь скорбен был ее вид, слезы горячи, воздыхание тяжко, жесты печальны, и, приветствуя [словами] «Salve Regina»[73][74], целовал следы ее ног.
Затем, быстро поднявшись, он приближался к своему Господу, так что вставал от Него сбоку. И лик Его проступал столь явственно перед Служителем, словно он телесным образом шел рядом с Ним. И он помышлял [в себе] так: когда царь Давид был изгнан из своего царства, самые благочестивые рыцари окружили его, шли рядом с ним и были готовы ему дружески помогать[75]. На том Служитель отказывался от своей воли, и что бы Бог с ним ни делал, то он с твердостью принимал. Под конец он припоминал послание, которое читают на Страстной седмице, из пророчеств Исайи, и оно глаголет: «Domine, quis credidit auditui nostro, etc.»[76][77], имея в виду исход Господень на смерть. С тем он отправлялся к дверям храма и поднимался по ступеням к решетке. Встав под крестом, где у него некогда было сто созерцаний Господних страстей[78], он преклонял колена, мысленно созерцая совлечение Его одеяний и свирепое пригвождение Господа ко кресту. Тогда он брался за плетку и пригвождал себя, в вожделении сердца, вместе с Господом ко кресту и умолял Его, чтобы Его Служителя ни за что не смогли отделить от Него ни жизнь, ни смерть, ни любовь, ни страдание[79].
Еще же другой внутренний крестный путь имелся у него, он был таков. Когда во время вечерней молитвы пели «Salve regina», Служитель вызывал у себя в сердце представление, будто в это самое время при гробе дражайшего Чада пречистая Матерь пребывает в материнской печали по погребенному Сыну, что пришло время отводить ее в дом и что домой отвести ее должен он. В сердце своем он творил три поклона и с ними, в созерцании, провожал ее в дом.
Первый — над гробом, когда начинали приветствие «Salve regina». Он приклонял к ней свою душу и, приняв ее духовным образом в руки, оплакивал ее нежное сердце, которое в это самое время было исполнено горечи, позора, смертельной тоски, и утешал ее напоминаньем о том, что она из-за этого стала теперь Царицей достоинства, нашей веры и сладости, как сказано в песнопении.
Отведя ее к вратам Иерусалима, он вставал перед ней на пути и снова взирал на нее, на то, как она скорбно брела — вся в потеках той жаркой крови, что капала на нее, истекая из открытых ран ее горячо любимого Чада, — как она была покинута и насильственно лишена всей своей радости. Тогда, внутри себя, он приветствовал ее сердечным поклоном еще раз со словами: «Eya ergo, advocata nostra, etc.»[80][81], полагая, что ей нужно воспрянуть, ибо она — всех нас преблагая Заступница. И он ее умолял, чтобы в любви, начертанной на ее страждущем лике, она обратила к нему свой исполненный милосердия взор и позволила ему с любовью воззреть на дражайшего Сына, [сущего] в бедственном положении, как того требует молитвенный призыв.
67
70
72
...«О
74
75
79
81