«Часослов» отличен от «Книжицы Вечной Премудрости» более активным интересом к современному политическому контексту (видение об овне, гл. 5, кн. I) и гораздо большим тематическим разнообразием. В нем присутствуют автобиографические свидетельства (гл. 7, кн. II), обсуждаются реформы образования (гл. 1, кн. II), катехизаторской миссии (гл. 12, кн. I; гл. 6, кн. II), а также объединяющая все эти реформы реформа орденской жизни в целом (гл. 5, кн. I).
Реформаторские устремления Г. Сузо могли проявиться в полную силу не ранее весны 1331 года, после отстранения от должности провинциала Тевтонии Генриха де Чиньо. Тогда же значительно укрепилось и положение самого Г. Сузо, пошатнувшееся после капитула в Маастрихте 1330 года. Именно поэтому издатели «Часослова Премудрости» Д. Планцер и П. Кюнцле датируют начало его написания весенними месяцами 1331 года. В данной связи следует вернуться к мотивам, заставившим Г. Сузо обратиться к генеральному магистру Хуго де Восман — действительно ли они состояли исключительно в желании обезопасить «Книжицу», а заодно «Часослов»[1237], или, может статься, они заключались еще и в намерении ознакомить предстоятеля Ордена со своей программой орденской реформы?
V. Конспект «Часослова»
Ниже предлагается по возможности подробный и полный, составленный по отдельным главам конспект латинского произведения Г. Сузо. Его внутренние подзаголовки даются в точном переводе, содержание глав излагается в несколько архаизирующей, подражающей воспроизводимому оригиналу манере. Главы «Часослова» последовательно соотносятся с соответствующими главами лежащей в его основе «Книжицы Вечной Премудрости».
Начинается пролог к книге, озаглавленной «Часослов Премудрости»
Автор обозначает главную цель своего латинского сочинения. Она состоит не в том, чтобы осведомлять несведущих (поскольку о Господе проповедано всюду), но в том, чтобы разбудить спящих, подвигнуть их к благочестию и воспламенить в них любовь. Эта цель оправдывается посредством краткого очерка «обветшавшего мира», разительно отличающегося от мира первых веков христианства. Автор заранее извиняется за простоту изложения и отсутствие ссылок на церковные авторитеты, так как изящество стиля и обилие цитат не способствуют достижению поставленной им цели. Он нигде не излагает материал от себя, но ведет речь от разных лиц: совершенного и несовершенного человека, боголюбца и грешника, всякий раз изменяя стиль и подражая при этом апостолу Павлу, который порой говорил от лица своих и чужих учеников: «Я Павлов, я Аполлосов» (1 Кор. 3: 4). Представленные в книге видения следует понимать не буквально, а иносказательно. Своей иносказательностью они напоминают притчи пророка Нафана (2 Цар. 12: 1—13) и жены из Фекои (2 Цар. 14: 1—13). Сотню же созерцаний (вошедших в «Книжицу Вечной Премудрости») автор опустил, оставив их только в немецком оригинале.
Этот оригинал «Часослова» составлялся автором лишь в определенные промежутки времени и только при даровании ему обильной благодати, так что он ощущал себя не столько действующим и диктующим, сколько задействованным и переживающим нечто божественное. Приходя в себя, автор всякий раз проверял записанное на предмет его соответствия мнению Отцов Церкви. Дополнять же записанное цитатами из их сочинений никогда не выходило. Автор хотел скрыть свой труд от посторонних глаз, но получил, посредством явных знамений и чудесных откровений, запрет от Премудрости Божьей. Предварительно предъявив труд «магистру Хуго» (генералу Доминиканского ордена Хуго де Восман, 1333—1341 гг.), автор приступил к его распространению среди всех любящих Бога.
Пролог «Часослова» тематически близок к прологу «Книжицы Вечной Премудрости». Новы в нем — явленный в откровении образ часов, своим боем будящих спящих людей, и обращение к «магистру Хуго». При этом опущено имеющееся в «Книжице» описание сна, где фигурируют две плетущие нить, скорбные видом особы.
1.1. Как иные избранники и застигнутые божественной благодатью чудесно привлекаются к Богу и, в особенности, каким образом был призван некоторый отрок
В главе повествуется о том, как снедаемый беспокойством и разочарованием всем, что может предложить тварный мир, Ученик ищет достойной цели, куда он мог бы направить свою любовь. Чтение Священного Писания обращает его взор к Премудрости Божьей. Происки дьявола и соблазны мешают Ученику решительно отказаться от земной любви в пользу небесной Возлюбленной. Наконец он принимает решение и обручается с Премудростью, удостоившись двух созерцаний. Первое из них описывается посредством соотнесения противоположностей. Премудрость является то вблизи, то вдали, то большей небес, то мизерно маленькой. Она предстает недвижимой, хотя и подвижней всего, что пребывает в движении; юношей и девой, строгой метрессой и пылкой возлюбленной... Отличительной чертой второго видения является его совершенная без-образность. Она свидетельствует о духовной зрелости Ученика, который созерцает чистую и препростую сущность Божества вместе с совершенным различием Ипостасей, пусть и не саму по себе, но в соответствии с пресветлыми и напоминающими сияние лучей божественными излияниями («divinorum superlucentium radiorum emanatio»).
1237
Как сообщается в конце пролога к «Часослову», автор хотел скрыть свое произведение, опасаясь зависти и враждебности окружающих, но Божья Премудрость воспрепятствовала ему в этом. К тому же в созерцании перед ним предстала Дева Мария со своим Сыном и не названной особой и велела сделать свое сочинение доступным для всех, любящих Бога (см.: Seuse 1977: 371, 1—15).