Выбрать главу

— Мел, ну и соскучился же я!

Глава третья

Всю дорогу в метро мы болтали и болтали без умолку, совершенно чокнувшись от того, что снова видим друг друга. Алекс рассказывал об Америке, об английском поп-музыканте, с которым столкнулся в глуши Монтаны и с которым они стали закадычными друзьями, о дурацкой работе и об изумительных людях, с которыми ему доводилось встречаться. В его речи появился американский акцент. Я не стала говорить, что работаю все там же, живу все там же и конца краю этой тоске не видно, нет, вместо этого я как заведенная трепалась об амурных делах наших общих знакомых, о каких-то нудных вечеринках и о прикольной кошке Фран (несуществующей). Ни один из нас не заикался о внезапности его отъезда, словно это была обычная отлучка на пару недель, — может, по делу, а может, в тюрьму.

Домой мы заявились в половине первого; в квартире царила зловещая тишина, что означало одно: Линда бодрствует и во все уши прислушивается к каждому шороху. Как бы там ни было, случай выдался особый, так что я с охотничьим кличем стибрила у нее бутылку водки и завалилась в постель со своим большим — ну, ладно, слегка пахучим — ненаглядным, который ухитрился довести меня до экстаза, прежде чем отрубиться на четырнадцать часов. На следующий день я смотрела, как он спит, а время знай себе текло и текло. Может, стоит раскладывать красивых спящих мужчин в зале ожидания аэропорта?

Алекс проснулся, слегка дезориентированный, секунду смотрел в потолок, а потом перевернулся и, ухмыляясь, сгреб меня в охапку.

— Ох, Мел, дорогая, я буду твоим навсегда…

То-то же.

— …если ты мне сделаешь сэндвич с беконом. Два сэндвича. И яичницу из нескольких яиц. Помираю от голода.

Двадцать минут спустя, после того как я опустошила весь холодильник Линды, Алекс заявил:

— Это был лучший сэндвич с беконом в моей жизни. Американцы просто не умеют их готовить. Берут кусок черного хлеба и кладут на него какую-нибудь дрянь.

— Типа овощей?

— Ага!

— Точно — эти американцы сдвинулись на своей здоровой пище. Потому они и поддерживают такую классную форму.

Алекс хихикнул и обхватил ладонями мое лицо. Наконец-то.

— Мел, до чего же здорово вернуться! Американцы… такой народ, никогда не говорят того, что думают. Я ни с кем там не мог нести всякую чушь, как с тобой.

— Самый замечательный комплимент, который я слышала, — обиделась я.

Алекс рассмеялся и взъерошил мне волосы.

— Я имел в виду… В общем, я вел себя как последний осел, Мел. И мне очень жаль. Правда. То, как я с тобой поступил, ни в какие ворота не лезет. Понимаешь, я сам не соображал, что делаю. И мои родители, и вообще все… Оказывается, это очень трудно — распрямиться в полный рост… И я испугался… Когда я ехал обратно, все дергался — а вдруг ты… даже смотреть на меня не станешь. И пожалуй, я это заслужил.

— Вот именно.

— Знаешь, ты у меня особенная.

— Знаю. И если ты еще раз, еще хоть раз сделаешь что-либо подобное, я насажу твои яйца на ножницы и раскромсаю их в фарш.

Алекс содрогнулся.

— Крутая, да?

— Узнаешь.

Вот и все. Вот оно — счастье.

Следующая неделя прошла в дурмане — глупом, хихикающем, нью-йоркском дурмане с грязными простынями. Наконец я заставила себя дотащиться до работы, но явилась туда такая сияющая и улыбающаяся, что нарушила куда больше правил, чем обычно. Даже секретарши мне были нипочем. Еще никто в мире не был так счастлив, как мы с Алексом, и больше того — никто в мире даже отдаленно представить себе не мог, что это за штука — счастье. Я порхала, останавливаясь лишь для того, чтобы пожалеть людей, бедных, несчастных людей, не таких везунчиков, как я.

К телефону я перестала подходить, возложив эту обязанность на Линду, и не без умысла: она терпеть не может отвечать на звонки, а мои друзья ненавидят с ней разговаривать. И вот однажды к нам ворвалась разъяренная Фран, смекнувшая, что дела развиваются совсем не так, как она рассчитывала. Ее подозрения подтвердились, когда дверь открыл Алекс — явно не с простреленными коленными чашечками.

— Привет, Фран, — бодро сказал он. — Рад снова тебя видеть.

Я гадала, что сейчас произойдет. Какое-то мгновение казалось, что Фран даже не удостоит Алекса взглядом, но вот она встряхнула волосами и улыбнулась.

— Здрасьте. Ну ты и ублюдок. Счастлива видеть. — Она прошествовала мимо него и поцеловала меня в щеку.

Алекс состроил гримасу, но я пожала плечами. Может, я сама и не всыпала Алексу как следует за его выходку, но ничего не имела против того, чтобы это сделала Фран.

Я поставила чайник. Из комнаты доносился голос Фран — хорошо поставленный и бесстрастно-вежливый: