Ну и теперь, когда я обнаруживаю в себе невысказанное желание переспать с папой Алена, меня это немножко удивляет, но я не хочу об этом думать. Я хочу думать о нем, я хочу думать о себе, я хочу думать о нас вместе, сейчас. А еще я хочу верить, что мужчина может сказать обо мне так: красивая женщина, с которой мы познакомились на свадьбе.
8
Кортеж с шумом возвращается, раскрасневшиеся молодожены выходят из машины, гости торопятся к столам, накрытым для аперитива. Анна ищет меня глазами, а мне не надо ее искать, мне она видна отсюда, со стула, на котором я сижу близ алтаря, на опушке леса. Она улыбается сразу всем, все время, как будто улыбка приклеилась к ее лицу, но в этом нет ни малейшего напряга. Интересно, сколько раз она мысленно проигрывала эту сцену до сегодняшнего дня, до 21 апреля? Так ли она представляла себе чувства, которые сейчас испытывает? Мне хотелось бы, чтобы она мне об этом рассказала. Чувствует ли она, как сердце колотится в груди? Удается ли ей поймать хоть одну мысль из тех, что проносятся в голове? Превосходит ли это все ее ожидания или недотягивает до них?
Анна позволяет себя целовать, позволяет восхищаться собой, касаться своего платья, ее берут за руку, а она ищет меня, все-таки она ищет меня, я знаю этот ее взгляд, я знаю, что за ним стоит все возрастающая тревога, которая уже переходит в раздражение. И пусть доченька моя об этом раздражении помалкивает, а думает она тем не менее так: «Ну и куда она, черт возьми, подевалась опять? Что еще она там вытворяет?» Ив, стоящий рядом с молодыми, пожимает плечами в ответ на что-то, нашептанное моей дочкой ему на ухо, Анна вдруг оборачивается к лесу — и вот она я, спокойно сижу, положив руку на спинку стула, не курю, не пью, одна, потому что Роман, едва заслышав гудки машин на дороге, пошел встречать новобрачных. Анна пробирается ко мне сквозь толпу гостей. Я горжусь собой, я ничего не натворила, она сейчас похвалит меня за то, что так образцово себя вела, сидела тихо-спокойно, но не тут-то было…
— Что ты сделала со своей прической?!
Этот вопрос — как стена, на которую я внезапно налетела. Сухо отвечаю, что, пока не доказано противного, я имею право делать с собственными волосами что хочу. Она смотрит на меня удивленно, и, конечно, я на этом не останавливаюсь, мне надо оправдаться. Я мать и потому не могу позволить себе беспричинного гнева, не могу позволить себе бессмысленно раздражаться, нет, я должна найти какие-то разумные, логичные оправдания своему поступку, неопровержимые, как дважды два четыре. Говорю, что волосы были стянуты слишком туго и у меня начала болеть голова. Взгляд Анны становится чуть мягче, но я вижу, что она недовольна этой моей первой оплошностью. Она считает, что это только начало серии промахов, что распущенные волосы — подножка ее организованной не хуже военного парада свадьбе, здесь не должно быть ничего, выходящего за рамки, эти распущенные волосы открывают путь невесть каким осечкам и огрехам, из-за которых все может покатиться в тартарары, посыпаться, и день будет безнадежно испорчен. Я знаю, что она такая, что она терпеть не может неожиданностей, вообще всего незапланированного, потому и дала мне список — один-два-три-четыре, большое «А», маленькое «а», большое «Б», маленькое «б», все расписано по часам, каждое примечание обозначено звездочкой, рамки строго очерчены, чтобы ни разу, ни на минуту я не могла выскользнуть, сделать что-нибудь лишнее, бесполезное, непредусмотренное, эти большие «А» и «Б», эти цифры и звездочки не дадут мне вырваться. Анна почти строго приказывает мне пойти выпить со всеми, и я встаю, повинуясь собственному ребенку. Мне стыдно за себя, за свою бесхарактерность, за то, что меняю в последний момент правила собственной игры, лишь бы не идти на конфликт.
У накрытых столов застаю Ива за разговором с молодой женщиной, по-видимому страшно заинтересованной профессией издателя. Коротко стриженная пепельная блондинка, в профиль напоминающая Джин Сиберг,[27] — матовая кожа, красиво очерченные плечи, платье без бретелек, без всякой необходимости приподнимающее и без того упругую молодую грудь… Понимает ли она, какое это счастье — то, чем она сейчас обладает? Хорошо ли мы понимаем, насколько обманчива молодость, хорошо ли понимаем, что гладкая кожа без единой морщинки, сильное, не поддающееся усталости тело… что все это неминуемо начнет рыхлеть, увядать, обвисать, что вскоре и нам понадобятся всевозможные уловки, чтобы пускать пыль в глаза: утягивающее белье, лифчики на размер меньше, коронки и мосты, кремы против морщин, пилинг, визаж-макияж-татуаж, краска для волос, декоративная косметика — то, над чем мы смеялись и к чему относились с таким презрением?
27
Джин Сиберг (1938–1979) — американская актриса, обязанная своей известностью в основном европейским режиссерам, прежде всего — Годару, у которого снялась в его знаменитой дебютной картине «На последнем дыхании» (1959).