Но Сванхильд глядела непонимающе — а объяснение заняло бы слишком много времени. Так что Харальд молча подхватил ее на руки и понес к постели. Уложил, сам улегся в изножье.
И, приподняв больную ногу, оказавшуюся рядом, начал целовать. От повязки, стягивавшей щиколотку, выше, к бедру.
Теперь есть время, думал он, впиваясь в кожу уже над коленом — в поцелуе, оставившем красный след. И можно будет отласкать ее с головы до ног, как обещал сам себе когда-то. Впереди несколько спокойных месяцев, она поправится, окрепнет, научиться говорить — и понимать…
Бедра дрогнули, когда он добрался до них губами. Харальд тут же заворочался, устраиваясь у нее между ног, добрался до мягких завитков под животом. Поцеловал там — только один раз, жаляще, быстро.
И покосился на руки Сванхильд, разбросанные по простыне рядом с бедрами. Тонкие пальцы подрагивали.
Но оттолкнуть его голову, как было когда-то, она не пыталась. На этот раз не сопротивлялась, лежала молча, покорно. Терпеливо так…
Харальд вскинулся, приподнимаясь. Накрыл ее тело своим, разглядел на лице, опять исхудавшем за последние дни, облегчение. Сказал, наклоняясь к плечу возле раны:
— Не торопись радоваться, Сванхильд.
Кожа возле свежего рубца была в знобких пупырышках, ласкавших ему губы. Соски на грудках торчали, уже затвердев — ягодами, прихваченными морозцем. Он отловил их ртом по очереди, покатал на языке…
И резко скользнул вниз. Провел рукой, раздвигая бедра Сванхильд, успевшие сомкнуться. Поймал губами один из лепестков, спрятанных под золотисто-рыжеватыми завитками.
Она вздохнула так, словно собиралась расплакаться. И бедра рядом с его плечами задрожали.
Харальду было уже все равно. Лепестки под завитками тоже дрожали — он отлавливал их губами, тут же проходясь языком между ними.
А потом собственное желание затопило тело, и Харальд скользнул вверх. Двинулся, входя в Сванхильд. Ощутил мужским копьем ее вход — сейчас влажный и скользкий, как это и положено…
Девчонка дышала часто, задыхаясь, он двигался, не жалея ее — так, как хотел. На этот раз она была готова принять его, и нежничать было ни к чему.
А когда в теле Сванхильд забилась кольцом судорога, поймал ее ладони, притиснул к постели и замер ненадолго. Глядел ей в лицо, ощущая, как собственные губы кривятся в улыбке…
Взгляд синих глаз был затуманенным, выдохи — стонущими. Харальд дождался последнего биения в ее теле, почувствовал своим мужским копьем, как она расслабляется, становясь мягкой, мягче шелка.
И продолжил двигаться, идя уже к своему удовольствию.
Когда Харальд ушел, Забава еще какое-то время лежала, тихо дыша и глядя на светильник, горевший на полке напротив.
Было хорошо. Внизу живота плескалось тепло, медовое, нежное…
И ничего больше она сейчас не чувствовала. Ни зудящей болезненности в рубце, ни тянущей боли в ноге.
Затем Забава вспомнила о Красаве, о том, что собиралась ее сегодня навестить. Поднялась со вздохом.
Боль в ноге вернулась, едва она наступила на ногу. Забава кое-как оделась, ополоснула лицо, накинула плащ. Вышла — и сразу за дверью наткнулась на пару рабынь.
Те коротко поклонились, забормотали что-то.
Спрашивают, что она прикажет, поняла Забава.
— Подождать тут, — сбивчиво сказала она.
И заковыляла по проходу.
Охрана увязалась следом.
Красава сидела на нарах, спиной к выходу. Чесала волосы гребнем, снова и снова. Хотя они и так блестели — похоже, проходилась она по ним гребнем беспрерывно.
Худая рука двигалась неровно, дергано.
Наверно, из-за рубцов на спине, подумала Забава. У нее самой был лишь один, на плече — но все равно болит, когда руку поднимаешь. А у Красавы вся спина иссечена.
— Красава, — окликнула ее Забава, подойдя поближе. — Как ты?
Сестра обернулась, посмотрела зло и радостно одновременно. Голубые глаза тут же наполнились слезами.
— Забава? Забавушка… садись, сделай милость. Не убегай сразу-то.
Забава покосилась на трех стражников, вошедших следом за ней в рабский дом. Повернулась, чтобы сесть. Больная нога в последний момент подвела, и она, оступившись, почти упала на край нар. Скривилась, с болезненным выдохом вытянула перед собой ногу…
— Побил, что ли? — жадно спросила Красава, ткнув рукой в повязку, белевшую в разрезе сапожка, сейчас выглянувшем из-под подола. — Ярл Харальд-то?
На лице у нее светилась такая надежда, что Забава чуть было не сказала "да". Лишь затем, чтобы Красаве стало полегче. Чтобы у нее от сердца отлегло, обиды поубавилось.