Но возводить напраслину на Харальда не хотелось. И Забава ответила:
— Нет, он меня не бил. Но нога после его руки болит, это верно. Спасать меня кинулся, когда я с корабля прыгнула…
— Он, — счастливо протянула Красава. — Только ты признаться не желаешь. Нос задираешь, чтобы передо мной павой выступать — а саму, небось, ярл ногами топчет. Говорила же карга старая, что он своих баб бьет. Вот уже и за тебя принялся. Недолго же ты радовалась. А меня бы он не бил, точно знаю. Уж я бы ему угодила. И телом белым, и лаской…
Возражать ей желанья не было, и Забава со вздохом согласилась:
— Тебя Харальд не бил бы, Красава. Как ты? Спина болит?
— Как огнем жжет, — сварливо ответила сестра. И плаксиво добавила: — Все тело болью опоясывает, и днем, и ночью. Как двинусь, так хоть криком кричи. Все по твоему наущению… по твоему велению. А теперь ты и носа ко мне не показываешь.
— Ярл Харальд в поход ходил, — пояснила Забава. — Меня с собой брал. Он только вчера вечером вернулся. И я с ним.
Она замолчала, не желая ни объясняться, ни оправдываться. Красава скривилась.
— В поход, говоришь… знаешь, попросить тебя хочу. Ярл-то еще не передумал на тебе жениться?
— Да вроде бы нет, — ответила Забава.
И, не отводя взгляда от сестры, подумала — жалко ее. Не так сильно, как бабушку Маленю, конечно. Но все равно жаль. Потому что Красава словно увечная. Смотрит на всех — а никого не видит. Только себя.
Как такую не пожалеть?
— Упроси его, — жарко зашептала Красава. — В ноги кинься… поклонись до полу, как моя матушка кланялась батюшке. Поклонись, спина-то не обломится. Пусть ярл Харальд меня в Ладогу отправит. Чужане на своих кораблях туда часто ходят… он тут ярл, сила у него немалая. А то и свой корабль может послать. Тут ими весь берег заставлен, все равно без дела стоят. Меня когда сюда привезли — я все видела. Упроси, Забавушка. Сделай милость.
Оно хорошо бы, безрадостно подумала Забава. В рабынях у Красавы житье будет нелегкое. С родной матушкой оно всяко лучше.
Да еще в родных краях. В Ладоге…
Видение бабки Малени, с радостной улыбкой идущей к другой стороне корабля — и шепчущей на ходу про Орешную весь, вдруг встало у Забавы перед глазами. И она, неожиданно решившись, выдохнула:
— Я его попрошу, Красава. Только обещать ничего не могу. Вряд ли он согласится.
Губы Красавы задрожали, по щекам потекли слезы.
— Поклянись… жизнью своей поклянись, Забава, что попросишь. Да в ноги, в ноги ему кинься… мужики это любят. Не тешь гордыню-то, спина небось не переломится. Она у тебя здоровая, не то что у меня. Клянись, что упросишь.
Внутри у Забавы вдруг плеснуло обидой — горькой, жгучей. Откуда у нее гордыня? Всю выбили колотушками, да давно. Как вчера на пиру сидела, так все время самой себе напоминать приходилось, чтобы голову повыше держала…
Она сглотнула, кое-как выдавила, уже поднимаясь с нар:
— Я попрошу. А клясться ничем не буду, ни к чему это, Красава. Может, принести тебе чего?
Красава тут же быстро утерла слезы, сказала просяще, шмыгнув носом:
— Платье принеси, из своих. Какое покрасивше. Тебя вон, в шелка уже обрядили. И плащ побогаче. У тебя небось тряпья много. А меня, видишь, во что одели?
Она взглядом указала на свое платье из грубой серой шерсти.
— Так в нем теплее, — выдохнула Забава.
И, припадая на больную ногу, повернулась, чтобы уйти.
— Принеси, — настойчиво велела Красава у нее за спиной. — Не жадничай, чай, не чужая. И завтра приходи, меня проведать. Заедки принеси, из того, чем саму кормят. Меня тут в черном теле держат, один жесткий хлеб дают — да похлебку вонючую.
Забава молча захромала к выходу из рабского дома.
Харальд вернулся к себе перед закатом. Рабынь не было — значит, Сванхильд уже отправила их в рабский дом.
Уходя днем, он велел рабынями, пришедшим к Сванхильд, слушаться ее во всем. Не ходить по пятам, если она этого не пожелает.
И Сванхильд, похоже, тут же этим воспользовалась.
Сама девчонка сидела на кровати, забравшись на постель с ногами. Что-то шила.
Вышивает узор на шелковом тряпье из своего сундука, определил Харальд. Скинул плащ, сел рядом. Спросил:
— Как прошел день?
Подумал — интересно, что скажет.
Охрана Сванхильд, которую он отпустил, вернувшись, уже успела ему доложить, что она сегодня ходила в рабский дом, к Кресив.
Хотя он, уходя из покоев, и ей приказ отдал. Лежать, не вставать, беречь ногу.
Девчонка, при его появлении замершая, посмотрела осторожно, изучающе. Потом решительно воткнула иглу в шитье, скинула его с колен. Сказала: