— Плащ? — с удивлением проворчал Убби, разглядывая ее. — Ты что, собралась выйти во двор, Рагнхильд? Забыла, что тебе запрещено даже порог переступать? Про вчерашнее не вспоминай, вчера была свадьба…
— Я не забыла, Убби, — выдохнула Рагнхильд.
И разжала руки, сжимавшие на груди полы легкого летнего плаща. Темно-серый шелк скользнул на пол сразу, открывая тело.
Обнаженное. Белоснежное, отливавшее снегами — с розовыми звездами сосков, с белой порослью под животом. Отблески единственного светильника засияли на налитых грудях, стройных бедрах.
Убби замер. Потом заметил дрогнувшим голосом:
— Да ты никак мне рада, Ольвдансдоттир?
— Я тут подумала, — напевно объявила Рагнхильд, — и решила для себя кое-что. Что было, то было, Убби. А теперь мы должны прожить долгую и счастливую жизнь. Вместе, вдвоем. Я видела, как ты танцевал вчера, на нашей свадьбе. Жених не просит поднять копья повыше — если только не хочет понравиться невесте. Ты со мной не потому, что хочешь от меня сына. А потому, что я тебе нравлюсь.
Убби сглотнул, пробормотал хрипло:
— Так-то оно лучше. Встречай меня так хотя бы иногда — и тебе многое простится, Рагнхильд. Кроме измены, конечно. И взглядов в сторону ярла Харальда.
— Разве я не сказала — что было, то было? — Укорила его Рагнхильд все тем же напевным тоном.
И шагнула к нему, переступив через лежавший на полу плащ. Объявила, глядя мужу в глаза:
— Я твоя жена. Я сама выбрала тебя для своей постели…
Самое странное — то, что произошло потом, Рагнхильд даже понравилось. Хотя Убби был такой же, как всегда — жадный и торопливый…
После того, как все кончилось, и он со сдавленным стоном дернулся в последний раз, толкнувшись ей между ног так, что кровать ответила долгим скрипом — по телу Рагнхильд побежало тепло. И щекочущее ощущение плеснуло по животу, породив даже сожаление, что все кончилось.
Поэтому она почти не покривила душой, когда, дав Убби отдышаться, прошептала:
— Хочу тебя снова…
И уже опытной рукой поймала его мужское копье. Пальцы заскользили по коже, пока еще мягкой, сморщенной, мокрой от влаги ее тела — и его семени.
— Вот теперь я вижу жену, которая ждала меня из похода, — хрипло заметил Убби.
Затем потянулся к ней здоровой рукой. Сдавил одну из ее грудей, сильно, до боли — но ослабил хватку, когда Рагнхильд едва слышно застонала.
— Нет, продолжай, — шепотом велела она.
А затем, после всего, когда он скатился с нее, обессиленный и уже засыпающий, попросила:
— Прикажи, чтобы нам принесли эля, Убби. Прошу тебя. В горле пересохло. Я распорядилась бы сама, но меня не послушают, ты же знаешь…
— Сейчас, — сонно пробормотал Убби.
И встал. Дошел голый до двери, приоткрыл створку, бросил в проем несколько слов. Сказал, вернувшись:
— Сейчас принесут. У меня и самого в глотке сухо.
Он улегся рядом с ней, обнял, пробормотал на ухо:
— Ты не пожалеешь, что выбрала меня, Рагнхильд. Обещаю. Скоро будет готов наш дом. Мы сегодня с парнями уже сложили основание из камней. Завтра, пока раствор будет схватываться, начнем разбирать одну из овчарен. Соберем сруб на новом месте, настелем крышу… в новом доме тебе не придется работать, вот увидишь. У тебя будут рабыни, красивые платья. Ты еще будешь счастлива со мной.
Дом, переделанный из овчарни, подумала Рагнхильд.
Она будет жить среди стен, в которых когда-то блеяли овцы ее отца.
И все удовольствие, которое Рагнхильд только что испытала, вмиг забылось. Она лежала, слушая вполуха то, что ей рассказывал Убби, суля радостную и легкую жизнь с ним. А сама думала о том, что должно было произойти сегодня. Прикидывала, как это случится…
Потом в дверь стукнули, и Убби снова встал. Принял у порога баклагу с элем, вернулся.
Пока он ходил, Рагнхильд села. И сунула руку в щель между кроватью и бревенчатой стеной.
Там, под периной, на досках был припрятан маленький пузырек из мыльного камня. С сонным зельем, которое ее мать сварила из сонной травы только этим летом. С точно отмерянной порцией — которой хватит лишь на то, чтобы усыпить одного человека.
Она выхватила пузырек, сунула его себе между бедер. Тут же сдвинула ноги, пряча каменный кругляш.
И улыбнулась подходившему Убби.
Тот, прежде чем отпить, подал баклагу ей. Рагнхильд приложилась к горлышку — выпила, сколько могла, чтобы эля осталось поменьше, и зелья в каждом глотке оказалось побольше. Сказала, отняв баклагу от губ:
— Убби, во дворе вроде бы крикнули. Посмотри, прошу тебя. После всего, что случилось в Йорингарде, я теперь боюсь каждого звука…