Она шагнула от сундука, оставшись в одних коротких сапожках. Острые грудки раздвигали пряди золотистых волос, падавших с плеч. Подошла, не отводя от него взгляда, запрокинув белое лицо. Полуоткрытые губы едва заметно шевелились, словно хотела что-то сказать — но не решалась.
Харальд стоял неподвижно. Не хотел спугнуть.
А ниже пояса тело знакомо наливалось тяжестью. И штаны уже топорщились.
Сванхильд взялась за его пояс, потянула, пытаясь справится с тугой застежкой. Он не шевельнулся, только облизал пересохшие губы.
Застежку сверху прикрывали две бляхи, поставленные близко, почти впритык. Забава расстегнула ее не сразу. Харальд втянул живот, тяжело дыхнув, и только тогда она смогла выдернуть конец ремня.
Бляхи, идущие по поясу сплошь, грозно звякнули, когда он повис у нее в руке.
Просто бросить пояс на пол, как это делал сам Харальд, Забава не решилась. Попятилась и уложила на сундук. Вернувшись, взялась за его рубаху.
Она спешила, стараясь отогнать от себя все мысли, все воспоминания. Всю горечь, оставшуюся после слов Харальда, прозвучавших сегодня. У нее в мире не было ничего и никого, только он.
И все, что она могла сделать — это быть с ним рядом. Утешаться тем, что Харальд сначала убьет ее, и только потом поднимет руку на другую бабу.
Уже и то хорошо, что напоследок она поживет честной женой.
Он поднял руки, позволяя ей стащить рубаху.
От тела Харальда шло тепло — Забава чувствовала его, даже не прикасаясь. Торопливо повесила рубаху на изножье кровати. Сглотнула и взялась за завязки штанов.
Ткань ниже уже натянулась, выпирала бугром…
Забава кое-как распутала тесемки.
И тут Харальд отбросил ее руки. Быстро сел на кровать, стащил сапоги, не отводя от нее взгляда. Приподнявшись, стянул штаны, отшвырнул в сторону сундука.
Снова сел, сказал — и она поняла:
— Иди сюда.
Забава шагнула, опять оказавшись меж его ног. Харальд тут же сдвинул колени, жесткие бедра, поросшие белесыми волосками, поймали ее, стиснув, как капкан.
И руки его двинулись, поднимаясь от ее колен. Большие пальцы поглаживали внутреннюю поверхность бедер, ласкали, выписывая крохотные круги, цепью идущие вверх.
Она задохнулась, когда пальцы Харальда дошли до бугорка, поросшего завитками. Мягко, щекотно коснулись складок между ног…
И начали гладить. Сначала почти неощутимо, по границе, где завитки переходили в розовую, беззащитную плоть. Потом скользнули глубже, тревожа все — и вход, и место рядом, в котором словно бусина каталась, твердея под его пальцами.
Забава ухватилась за его плечи, и колени Харальда наконец раздвинулись. Он потянул ее вниз, к кровати, тут же опрокидывая на спину. Приподнялся сам, движением руки смахнул с нее сапожки, закинул ее ноги на постель.
И улегся сверху. Прошептал что-то, нависая над ней, почти касаясь губами ее губ…
Она моргнула, непонимающе вскинула брови. Харальд, обдувая тяжелым дыханием ее лицо, снова что-то сказал — такое же непонятное.
Потом Забава ощутила, как в нее ткнулось его мужское копье. Надавило, отодвинулось. И снова вжалось, нащупывая вход.
Он входил в нее медленно, не спеша. Раздвигая ее тело там, внизу, между ног, заставляя почувствовать, каким тугим оно стало — и как бьется в нем какая-то жила, охватывая его копье кольцом.
Тень стыда за себя, за то, что радуется, когда Красава и прочие бабы рядом горюют, скользнула по сознанию Забавы.
И исчезла, стертая сладкой мукой, рождавшейся в теле от рывков Харальда.
Трепет. Дрожь. И горячей водой по животу расплескивается наслаждение. Выдохи Харальда, шипящие, срывающиеся в рык.
А потом снова — тяжелая ласка мозолистой ладони, поймавшей ее грудь. Поцелуи, от которых задыхаешься. Руки, от которых не знаешь, куда деваться…
Встав утром, Харальд снова вспомнил о Белой Лани. Задумался на мгновенье, глядя на спящую Сванхильд.
Ты всегда будешь со мной, сказал он ей ночью. И я убью любого, кто протянет к тебе руку.
Харальд улыбнулся, припомнив, как она закусывала губу, пытаясь не стонать. Девчонка тиха в постели, как мышка. И стоны ее больше похожи на вздохи, смешанные с оханьем. Правда, иногда она ойкает. Время от времени даже возмущенно…
Но под ним обычно стонали в голос. Бывало, что и орали.
Рагнхильд, напомнил себе Харальд. И вышел.
У дверей женского дома стояли четыре стражника. И с ними еще трое из охраны Сванхильд — остальные пока не подошли. Харальд кивком отправил троицу внутрь, к опочивальне. Спросил у оставшихся: