От этих мыслей хотелось даже не плакать — выть. Горько, по-бабьи.
А приходилось держаться. Все-таки на людях была.
Потом Кейлев вышел. Рабыни ее раздели — принеся в женский дом, на Забаву первым делом натянули рубаху и платье. Повели в парилку под руки, начали лить теплую воду, отмывая опаленные волосы и тело от сажи с копотью.
Когда на нее плеснули зольным настоем, Забава, не выдержав, закричала, потому что сгоревшие места ожгло совсем уж нестерпимо.
Мытье наконец кончилось, в предбанник ее вывели под руки. Снова одели — в другую одежду, не измазанную сажей с ее кожи. Накинули на голову покрывало, укутали в плащ. Крикнули что-то, приоткрыв входную дверь.
В баню вошел Болли, подхватил ее на руки. Забава со стоном дернулась, застыла так, чтобы ткань не касалась ожогов.
Снаружи от холодного воздуха стало легче. Головная боль отступила, жжение в груди поутихло. Даже по ожогам прошелся холод — и уменьшил боль.
Пока ее мыли, перед женским домом зачем-то собралась толпа. Перед Болли люди расступились, а когда он вышел на пустое место, Забава разглядела Харальда, стоявшего перед дверями дома.
Посередине людского круга замерла беловолосая Рагнхильд с мужем, Свальд, плачущие девки в богатой одежде…
Все это было так похоже на судилище, что Забава тут же подумал — выходит, загорелось не просто так? Раз Харальд тут такое устроил?
И следом — убьет ведь девок-то. И потому, что убивец бабий, и потому, что жалеть никого не привык…
— Пусти, — попросила она Болли, вначале тихо.
Но тот шагал, не обращая на нее внимания. Забава задергалась, ногами отпинываясь от его рук — чтобы отпустил, поставил на землю. Крикнула:
— Харальд. Я хотеть говорить.
Но тот в ответ наградил ее лютым взглядом, сиявшим расплавленным серебром. Рявкнул что-то — и Болли унес Забаву в дом, по-прежнему не обращая внимания на ее слова…
Потом была опочиваленка, та же самая, в которой она жила после того, как в покоях Харальда появилась змея. Явился Кейлев. И, пока она стояла, покачиваясь, возле кровати, влил в нее несколько чаш молока с медом.
Забаву уже тошнило, а он бурчал:
— Пей, надо.
И прижимал к губам край чаши. Болли сбоку поддерживал под локти, тоже что-то ворчал, через слово повторяя:
— Пей…
Она глотала, уже задыхаясь и смаргивая частые слезы.
Потом чашу наконец убрали. Кейлев резко сказал:
— Сванхильд. Я говорил тебе — быть…
Следующее слово она не узнала, но вспомнила, как прежде, когда бабка Маленя еще ходила по земле, новый отец велел ей быть послушной.
Надо думать, и сейчас об этом говорит.
— Но ты заговорила с ярлом, когда он перед воинами спрашивал…
Дальше было несколько слов, которые она не поняла. Но примерно сообразила, о чем речь. Ярл спрашивал виновных.
Выходит, это и впрямь было судилище, подумала Забава. А ей на нем и слова молвить нельзя?
Но она ведь на том пожаре горела. А не просто мимо проходила.
— И это нехорошо. Ярл с тобой еще поговорит. От себя я скажу — учись молчать, Сванхильд. Пока молчишь, ты — хорошая жена…
Я и говорить-то не научилась, а уже просят научиться молчать, затуманено подумала она.
И молча кивнула. Вспомнила, как сказала когда-то бабка Маленя — с волками жить, по-волчьи выть.
Рабыни уже спешно топили печку, один бок которой выходил в опочивальню, из угла волной шло тепло.
— Ложись, — приказал Кейлев. Крикнул что-то рабыням — и вышел.
Болли отпустил ее локти только тогда, когда две бабы подхватили Забаву под руки.
Ей помогли опуститься на кровать. Легла Забава на правый бок — теперь на левом была и подживающая рана, и ожог на бедре. Замерла, уже полностью погрузившись в боль, жегшую тело…
Рабыни с оханьем задрали ей рубаху, намазали ожоги каким-то маслом, от которого боль чуть помягчела.
В проходе перед опочивальней, куда отнесли Сванхильд, стояли Кейлев, Болли и трое стражников. Негромко переговаривались — и смолкли, как только Харальд переступил порог женского дома.
— Она обожглась? — быстро спросил Харальд, глянув на Кейлева.
— Да, ярл. Там, на спине и… — начал было он.
Но Харальд его оборвал:
— Я понял.
Не хватало еще, чтобы старик при всех начал рассказывать, где у Сванхильд ожоги, хмуро подумал он. Затем объявил:
— Свадьбу придется отложить, Кейлев. Но ненадолго. Как только ожоги заживут и я построю новый дом — мы ее отпразднуем. Возьми ткани из кладовой, и завтра же посади всех, кого сможешь, за шитье. Тут вроде бы есть жены хирдманов Ольвдана? Если они хотят и дальше спокойно жить в моей крепости, пусть помогут. Моя невеста осталась без всего.