И ради всех баб, потоптанных его хирдами…
— Что будешь делать с кнорром купца, ярл? — спросил Кейлев, уставший от его молчания. — И с рабами, что прибыли с торгашом?
— Лишние рты, — проворчал он. — Как вернемся, отправь их на торжище. Кнорр пусть стоит. Что ты хочешь получить из имущества купца как вергельд за бесчестье, нанесенное твоему роду?
— Болли с Ислейвом хотят ту рабыню, — вдруг сказал Кейлев. — Ту, которая танцевала. И я бы взял кое-что из сундуков торгаша. Немного, марок на сто…
Харальд задумался. Рабыня, хоть и подученная купцом, по сути ничего не знала. И пузырек с зельем — опять зелье, — отдала сразу же, трясясь от страха.
Содержимое пузырька он вылил в воду фьорда, а кнорр облазил, перетряхнув там все сверху донизу. И на всякий случай опорожнил над водой все сосуды, найденные там. Даже дорогие благовония не пощадил…
— Бери. Остальное отнесешь в кладовую. Рабов торгаша, как я уже сказал, продать.
Он кивнул, отпуская Кейлева. Посмотрел на устье фьорда.
Драккары, посланные осмотреть побережье, должны были вернуться к вечеру.
Харальд вдруг вспомнил, что так и не сказал Сванхильд о завтрашнем походе. И о том, что она отправится вместе с ним. С другой стороны, драккары еще не вернулись…
Так что предупреждать ее об этом пока что рано.
К тому же на море в шелках не походишь, решил Харальд, глядя на свинцово-синюю воду фьорда. Сванхильд наденет его одежду, как уже носила. В его рубахах девчонка будет не так выделяться, случись что. Опять же, в штанах теплее. Его сундук отправится на драккар утром, он покидает туда одежду и для нее…
Забава, вернувшись в женский дом после разговора с Харальдом, тут же отправилась к Красаве.
— Поутренничать бы сперва, — проворчала идущая следом бабка.
— Скоро, бабушка, поутренничаем, — отозвалась Забава.
И толкнула дверь опочиваленки Красавы.
Та лежала на кровати. Рядом сидели две рабыни, не одна — и та, которую отправила к ней сама Забава, и еще одна, незнакомая, тут же зашедшаяся в кашле.
Красава, приподнявшись с постели, протяжно охнула.
— Сестрица… одна ты у меня осталась. Защити, не выдай.
Забава замерла.
С тех пор, как их обеих привезли сюда, в Нартвегр, прошло не слишком много времени — месяца два? Чуть больше?
Но за это время жизнь ее поменялась так круто, и так много в ней случилось всего — и горе было без края, и счастье без меры…
Может, поэтому Забава сейчас смотрела на сестру — а рассердиться на нее по-настоящему не могла. Да, Красава била ее, обзывала, ругала всяко. И глупость эту учинила.
Но ведь никого не убила. А нынче и вовсе просто жалость вызвать хотела, чтобы не продали.
По сравнению с тем, что творили сами чужане — и Харальд, и другие — вина Красавы не выглядела такой страшной. Она вон Харальду свою будущую смерть простила, а тут всего лишь ложь. И синяки, которые ей когда-то Красава поставила, уже сошли, и слова злые отзвучали…
— Ты ведь соврала, Красава? — напрямик спросила Забава. — Не было ничего? Люди видели, как ты в сарай заходила, с какой-то рабыней. Без мужика, сама. И ярл Харальд об этом уже знает.
Красава вдруг вскочила с кровати — и повалилась на колени. Забава от неожиданности отступила на шаг.
— Спаси… — прохрипела Красава. — Тебя вон ярл в жены берет, он тебе не откажет. Пожалей. Как мой отец тебя когда-то пожалел — кормил, поил, после смерти твоего отца не оставил…
Была в ее словах доля правды, от которой Забава отвернуться не могла. Отец ее служил дружинником у прежнего князя — и полег вместе с ним, когда тот пошел против Рюрика.
Осталась от него одна избенка, одна коровенка и кое-какая утварь. Богатства отец не нажил — из простых был. Не как дядька Кимрята, что ходил в помощниках у ладожского воеводы, оставленного тогда присматривать за городищем — и склонившего голову перед Рюриком, когда тот подступил к воротам.
Избенку их потом снесли, и на ее месте поставил себе дом другой человек. Не приди за ней дядька Кимрята, от которого она и узнала о смерти отца, да не уведи за руку — неизвестно, что с ней было бы. Может, из милости взяла бы к себе соседка, что приглядывала за Забавой, когда отца не было дома.
А может, и нет. В неурожайный год простым людям на своих детей еды не хватало, не то что на чужих.
Она, конечно, свой хлеб отрабатывала, всю работу по дому делала, побои терпела. Знала, что из милости кормят. И надеялась, что замуж когда-нибудь отдадут, в память о родстве…
Вот только Забава уже попросила Харальда пощадить Красаву — а прислушается ли он к ее просьбе, не знала.