— Болли. Распорядись, чтобы убрали те два тела, которые я приказал не трогать. Подними рабов, пусть баб похоронят прямо сейчас.
Болли тяжело вздохнул, набычился.
— Тут такое дело, ярл… одна из рабынь выжила. И Сванхильд об этом как-то узнала. Моя сестра оттащила ее в рабский дом. Баба, конечно, плоха. Может, все-таки помрет.
Выжить могла только Кресив, мрачно подумал Харальд. Из двух запоротых темноволосая была самой здоровой. И девчонка как-то сумела об этом узнать…
Наверно, придется все-таки сделать то, что предлагал ему Кейлев с самого начала — глупая баба пошла в баню и угорела. После того, что сделала для него Сванхильд, открытого противостояния с ней он не хотел.
Но и оставлять Кресив в живых нельзя, слишком уж та ненавидит девчонку.
— Пусть похоронят ту, что умерла, — распорядился он. — И принесут еду в мою опочивальню. Побольше, для меня. Чистую одежду в баню. Убби, Свейн, Бъерн, Ларс. Присмотрите за фьордом. Не думаю, что родичи вернутся, но осторожность не помешает. Убби и Болли, пройдитесь со мной до бани. Хочу знать до мелочей все, что случилось в мое отсутствие. Что, как, почему…
Вымывшись, Харальд вышел под темное небо. Теперь следовало отправиться в опочивальню, поесть и завалится спать.
Сначала проверю, как там Сванхильд, устало подумал он, поворачивая к женскому дому.
Девчонка дремала. Харальд отогнул покрывала, проверил повязку. Кровавое пятно, выступившее на ней, оказалось не слишком большим. И уже успело подсохнуть, прихватив ткань коркой. Значит, кровить перестало.
От нее пахло элем, медом, молоком. Всем сразу, зовущее и тепло.
И Харальд, не выдержав, переменил свое решение — выспаться одному, а ее оставить в покое до завтра. Собрал концы полотна, подстеленного под Сванхильд, сграбастал ее вместе с покрывалами, наваленными сверху.
Она открыла глаза, Но ничего не сказала. Взгляд был затуманенный, однако ясный. А веки красные, словно она долго плакала…
Харальд пнул ногой дверь и вынес Сванхильд во двор. Ее охрана зашагала следом. Он не препятствовал — пусть сегодня их посторожат, из него защитник никакой.
В покоях оказалось тепло, кто-то еще днем затопил печи на хозяйской половине. Родичи позаботились о себе, подумал Харальд, укладывая девчонку на постель. Зато она не будет мерзнуть, и это хорошо. После ледяной воды требуется тепло…
Он торопливо похватал куски с подноса, стоявшего на одном из сундуков. Затем разделся, нырнул под покрывала к Сванхильд — со стороны здорового плеча. Недовольно поморщился, потянувшись к ней и наткнувшись рукой на ткань рубахи.
— Харальд, — вдруг выдохнула Сванхильд. — Красава.
Кресив, перевел для себя Харальд. И сморщился еще сильнее, но уже устало.
Откуда столько упрямства в слабом теле? Нет чтобы использовать его для другого — прижиться в его краю, стать такой, как женщины Нартвегра. Он дал ей семью, отца, дом, а она не может сделать малого — подумать о себе…
Харальд двинулся вниз, прижался щекой к здоровому плечу девчонки. Теплому, слабому. Поймал ладонь руки, приподнявшейся под покрывалом. Сжал тонкие пальцы, притянув повыше, к себе.
Сванхильд дышала рядом. Покрывало сбилось, и холмик груди, прикрытый рубахой, едва заметно приподнимался и опадал у него перед глазами.
И Харальда вдруг накрыло желанием. Дыхание участилось, ниже пояса потяжелело — сильно, давяще, почти до боли.
Зря я ее сюда притащил, с неудовольствием подумал он. Не больную же тревожить…
А тело просило.
Уйти, что ли? Теперь, после отплытия родичей, на хозяйской половине освободились сразу две опочивальни.
Харальд уже практически принял решение убраться в другие покои — и оставить девчонку здесь одну. Но рука, отпустив тонкую ладонь, сама собой вдруг скользнула от запястья к локтю. А уже оттуда на живот, прикрытый рубахой.
Поглажу немного и уйду, мелькнула у него мысль. Если станет совсем уж невмоготу — в крепости полно баб. Две даже не тронутые…
Его ладонь прошлась по животу, натягивая рубаху. К холмику, спрятанному под полотном. Девчонка вздохнула чуть громче, он вскинул голову.
И посмотрел ей в глаза.
Взгляд у Сванхильд был затуманенный. Не только от боли, вдруг догадался он. В нее влили немало эля, и надо думать, крепкого.
Но возмущения или недовольства в ее глазах не было.
И Харальд позволил себе то, чего не следовало делать — надавил ладонью, втискивая пальцы ей между ног. Погладил через полотно холмик, ощущая под тканью мягкость женской плоти.
Она моргнула, скосила глаза вниз, в направлении его руки, спрятанной под покрывалом. Снова перевела взгляд на него. Губы приоткрылись.