Похоже, не врет, решил Харальд. Выходит, за стеной шесть хирдов. А у него пять. Победить, конечно, можно…
Но до весны всего пять месяцев. И каждый воин, жизнь которого он сбережет, пригодится ему потом, когда к нему в гости заявится конунг Готфрид.
Засиять бы сейчас серебряными отсветами, как тогда, в Йорингарде. Заскочить за стену, посветить в глаза чужим хирдам, глядишь, и разбегутся.
Он усмехнулся. Мечты.
Однако взгляд его неожиданно метнулся к кнорру. Тогда, в Йорингарде, девчонка разбудила в нем дракона — и это помогло победить. Правда, перед этим в него попала стрела, смазанная кровью отца.
Ему нужно зелье и девчонка. И проверка в тихом месте, где будет много света. Ради этого он и искал зелье — чтобы посмотреть, как оно на него подействует теперь. Проверить неспешно и обстоятельно.
Но сейчас…
Мне в любом случае смерть не грозит, подумал Харальд. Ловушку в Веллинхеле устроили по воле Ермунгарда — а тот бережет его жизнь. Самое большее, его опять попытаются превратить в чудовище. Но людям, что войдут с ним в ворота, придется драться в темной крепости, среди зданий, где легко потерять своих…
Есть ли смысл в лишних смертях?
И потом, если он поведет свои хирды в крепость — это будет как раз то, чего ждут от него засевшие за стеной. Они-то наверняка будут нападать из укрытий.
Хирдман вообще болтает о какой-то бабе в кладовой. Может, Ермунгард, чтобы сын не упрямился, послал замену для Сванхильд?
Скажем, какую-нибудь утопленницу небывалой красоты, с насмешкой подумал Харальд. Тогда баба сначала попытается его очаровать, а потом кольнет ножичком с зельем.
Придется приглядывать за ее руками. Поскольку неизвестно, сможет ли он опять посветлеть, не прикасаясь к Сванхильд — как случилось тогда, под Йорингардом…
Но лишних людей губить ни к чему. Да и нет у него лишних.
— Уберите отсюда всех, кроме Гудремсона, — резко приказал Харальд. — Свяжите, заткните им рты и отведите к другим пленным. Самого Трюгви — развязать. Свейн, Свальд, Убби. Расставьте людей по всему берегу, присматривайте за стеной с этой стороны. Охраняйте ворота. Бъерн, Ларс. На вас причалы и драккары. Я пойду в крепость один. Всем ждать тут. Ворота, как только я пройду, снова закрыть и охранять.
Он перевел взгляд на Трюгви, на котором уже разрезали веревки — и выдернули изо рта кляп.
— Пройдешься со мной по своей крепости, сын Гудрема? Только ты и я, вдвоем?
— А не боишься идти в одиночку, ярл Харальд? — с вызовом бросил тот.
Харальд ощерился. Распорядился:
— Эй, кто-нибудь. Дайте нам факелы. Шагай вперед, Трюгви. Покажешь мне дорогу.
Веллинхел был темен и тих. На Харальда, шагавшего за Гудремсоном, никто не спешил нападать. Надо думать, у них имелся какой-то заранее условленный сигнал — который Трюгви подавать не стал.
Что и понятно. Вот он, ярл Харальд, сам идет в кладовую. В ловушку, вся опасность которой — в какой-то бабе.
Под крепостными стенами на той стороне Веллинхела горели редкие костры, сияли далекими огоньками в просветах между зданий. Трюгви, шедший впереди, вдруг обронил:
— Ты знаешь, что здесь ловушка — и все равно идешь в нее, ярл Харальд? Причем один? Зачем?
— Чтобы вернуться, — немногословно ответил он, на ходу осматривая Веллинхел.
Тихо, темно… ни возгласа.
— А скажи-ка, Гудремсон — ты сам поплыл в море искать Ермунгарда, чтобы побеседовать? Или он тебя нашел?
Трюгви сбился с шага. Но молча, не отвечая.
— Значит, сам поплыл, — заметил Харальд. — Захотелось отомстить за отца, Трюгви Гудремсон? Или просто испугался потерять Веллинхел, когда я приду следом? Ты хоть убрал отсюда свою семью, прежде чем устраивать мне ловушку? А то я после даров, которые шлет мне мой отец, убиваю всех без разбора. Что мужиков, что баб.
Гудремсон по-прежнему молчал, но топал уже с обреченной решимостью. Потом остановился, махнул факелом в сторону.
— Кладовая с казной там.
— Негостеприимный из тебя хозяин, конунг Трюгви, — укорил его Харальд. — Хотел заманить меня в ловушку — вот и иди до конца. Провожай до дверей…
Трюгви двинулся к одному из домов. Харальд зашагал следом, ощущая внутри странное спокойствие.
Стражи у дверей кладовой не оказалось. И дверь в нее была не заперта. Гудремсон широко распахнул створку — внутри горели светильники, крышки небольших сундуков, стоящих у стен, оказались откинуты. В рассеянном свете мерцало содержимое, насыпанное над краями сундуков небольшими горками. Только золото, ни одного серебряного проблеска…