На первого мужчину, то ли раненого, то ли обеспамятевшего, Забава наткнулась прямо у лесенки. Тот лежал плашмя, растянувшись на досках корабельной палубы.
Но в мыслях у Забавы сейчас был Харальд — поэтому сначала она выглянула из-за борта.
На берегу горели частые костры. Видно было, что перед причалами идет бой. Ворота распахнуты, оттуда напирает темная толпа, над которой, ловя отсветы костров, иглами поблескивают мечи, злыми искрами — наконечники копий…
И все кричали. Про какого-то Гудрема, про кровь, про месть. Про Харальда.
— Сванхильд, голубушка, — запричитала бабка Маленя, стоя внизу, у лесенки. — Вернись. Еще стрелой попадут — а ярл потом с меня голову снимет.
— Сейчас, — пообещала Забава.
И спешно присела, потянувшись рукой к мужику, лежавшему у ног. Коснулась груди под наборным доспехом в железных бляхах.
Тот едва заметно, но все же дышал. Отсветы, долетавшие от костров на берегу, заливали палубу — и Забава сумела рассмотреть, что ран на нем вроде бы не было…
А еще она увидела, что у носа корабля лежали и другие — те самые воины, которые недавно теснили ее к лесенке. Все тихие, неподвижные.
— Сванхильд, — снова позвала снизу бабка Маленя. В голосе звучала слезная мольба. — Вернись, лебедушка.
— Забава, — прошелестело вдруг над палубой.
И Забава изумлено оглянулась. Голос, что звал, был мужской. Но имя ее, причем не новое, чужанское, а прежнее, с родимой стороны — выговорил чисто.
Хотя даже Харальд, и тот Забаву в Добаву переиначивал.
Человек с ее стороны? Откуда? Да еще знающий ее саму, ее имя?
И раз уж мысль о Харальде мелькнула, она, не удержавшись, опять посмотрела на берег, высматривая пегую макушку с четырьмя косицами по плечам.
Но там, перед стеной, кипел бой, фигуры людей сливались в одну мешанину, и Харальда она не увидела.
— Забава, — снова позвал неведомый мужик. — Пойдем, отвезу тебя домой.
И слова-то выговаривал по-родному, по-ладожски…
Теперь она уже разобрала, что зов доносился не со стороны мостков, а с другой. От воды по ту сторону корабля.
— Забава, поплыли домой…
У нее перед глазами вдруг встала Ладога. Летняя, залитая солнцем. Избы, теплая пыль под босыми ногами, люди, у которых и по одежде, и по лицам видно — свои, ладожские. И далекие отголоски речи, знакомой еще с детства. Вкус малины, собранной второпях с куста, росшего на краю огорода — и отправленной в рот, пока тетка не видит. Сладкая, с холодком на языке ежевика, которую она пригоршнями ела в зарослях за стеной городища, когда отправляли стирать белье.
Домой, подумалось ей как-то смутно. Боли в плече, к которой Забава привыкла за эти дни, больше не было. Исчезла, прошла.
— Забава, поплыли в Ладогу. К своим.
Голос завораживал, звал, наполнял тихой радостью.
И она уже хотела подойти к другому борту корабля, посмотреть, кто там ее зовет — а может, и впрямь отправится домой, в залитую солнцем Ладогу…
Но опять вспомнила о Харальде, и бросила рассеянный взгляд на берег. Того по-прежнему нигде не было видно.
Мысли текли сонные, рванные. Харальда нигде не видно. Воюет небось.
— Забава. Ты здесь чужая. Все равно убьют, в конце концов.
Харальду не до меня, подумала она. Бабий убивец. Только и знает, что убивать. И ее убьет когда-нибудь…
— Забава.
Она сделал первый шаг — но лицо Харальда вдруг всплыло в памяти.
И Забава опять посмотрела на берег. Она-то уплывет, конечно — но только бы с ним ничего не случилось. Хоть он и убивец бабий.
По лесенке, пока она думала о Харальде, поднялась одна из рабынь. Со счастливой улыбкой подошла к другой стороне корабля, перелезла через борт. Исчезла.
Но всплеска воды Забава не расслышала. Выходит, там лодка?
Из дыры в палубе уже поднималась следующая рабыня. За ней — бабка Маленя. Вылезла с кряхтеньем, заковыляла на ту сторону корабля с радостным лицом, что-то приговаривая на ходу.
И Забава услышала:
— Орешная весь… хоть разок посмотрю, а там и помирать можно…
Ей тоже хотелось побежать за ней следом, но мысль о Харальде все не отпускала, лицо его снова и снова выплывало из памяти, вставая перед глазами.
Так что она все смотрела на берег, вцепившись в борт.
Но снова шелестнуло по палубе:
— Забава. Домой.
И она развернулась туда, откуда шел зов. Правда, напоследок все-таки глянула на берег, туда, где шел бой…
Разум Харальду изменил, околдованный дивной, никогда не виданной им красотой — но тело в последний момент почему-то воспротивилось.