Окровавленный силуэт на берегу двинулся к воротам.
Надо хоть с бабкой Маленей попрощаться по-человечески, мелькнула у нее мысль.
И Забава сделала последний шаг, что оставался ей до борта. Перегнулась, посмотрела вниз.
На мелкой волне возле корабля покачивалась лодка. В ней сидели рабыни и бабка Маленя. Сзади, у кормила, примостился молодой парень. В рубахе с прошвами, как у ладожских. Лицо вскинул, глядел на нее неотрывно — и русые волосы, прихваченные на лбу тесемкой, перебирал ветер.
— Плывите без меня, — сказала Забава, глядя вниз.
Слова выходили медленно, тягуче, как бывает во сне.
— А я здесь останусь. В добрый путь, бабушка Маленя. Не поминай меня лихом…
Бабка, сидевшая в лодке, привстала, замахала рукой.
— Ты что удумала? Иди сюда, Забавушка. Поплывем домой, все вместе.
— Забава, — снова позвал парень в лодке.
И опять летняя Ладога встала перед глазами. Она вдруг поняла, что уже перевесилась через борт. Вцепилась в его край, замотала головой.
— Не могу. Не могу.
Нога поднялась сама собой, словно она собралась перелезть через борт.
Но ведь не собиралась?
Колдовство, с ужасом осознала Забава. И делает она то, чего не хочет. И в лодку спрыгнет, хоть и не желает этого…
Все, на что ее хватило, это закричать:
— Харальд.
Нога уже дотянулась до края борта. Она попыталась ее опустить — и сумела сдвинуть колено вниз на половину ладони. Замерла, борясь с собственным телом.
В груди плескался ужас. Если спрыгнет, то Харальда больше не увидит. И как он без нее? К кому придет, когда на лице загорится серебряная морда? А если весь засияет, как тогда, в опочивальне?
А главное, как она без него?
На глазах выступили слезы, прочертили дорожки по щекам…
Отзвук женского голоса, долетевший со стороны залива, Харальд расслышал, когда уже проложил просеку сквозь строй людей Гудремсона — и добрался до той стороны ворот.
Сванхильд, тут же мелькнуло в уме. Да, он послал воинов — но сам-то не проверил. Не убедился, что с ней все в порядке.
В груди неприятно заворочалось что-то. Харальд рявкнул:
— Убби, Свейн, Свальд. Присмотрите тут.
И нырнул в толпу своих воинов, строем напиравших от берега. Понесся, оступаясь на разрубленных телах и плечом снося всех, кто не успел уступить ему дорогу…
Пока бежал по берегу, видел, что на кнорре все в порядке — вроде и шлемы над бортом поблескивают, и люди на палубе стоят. Но недоброе предчувствие все равно шевелилось внутри холодным червем.
И Харальд не остановился.
Доски причала отозвались на его бег частым грохотом. Он не стал тратить время на сходни, прыгнул на палубу прямо с причала, перемахнув с разбега через полоску воды. И увидел девчонку, зачем-то оседлавшую борт по ту сторону корабля.
Сванхильд глянула на него с разнесчастным лицом. Потом покачнулась и разжала руки, вцепившиеся в планширь.
Палубу Харальд проскочил в два прыжка, едва не наступив на своих людей, лежавших на палубе. Девчонка уже заваливалась на ту сторону…
Он успел поймать мелькнувшую в воздухе ногу. Дернул ее к себе — но сапожок, в который вцепились его пальцы, мгновенно начал соскальзывать. Тело девчонки оказалось до странности тяжелым, словно с той стороны ее кто-то тянул.
Харальд, оскалившись, стиснул тонкую щиколотку, отшвырнул в сторону секиру. В уме стрельнула судорожная мысль — все равно не выпущу… и не отпущу.
Она закричала — пронзительно, резко, как кричат от неожиданной боли.
Но Харальд уже перегнулся через борт, дотянулся освободившейся рукой до ее локтя, рванул вверх. Затащил трепыхавшееся тело обратно на корабль, прижал к себе, разворачиваясь и становясь боком к борту.
И только после этого, с облегчением ощутив, как Сванхильд цепляется за него обеими руками — значит, жива и не держит зла за то, что он чуть не размозжил ей щиколотку — посмотрел вниз. Чтобы получше рассмотреть то, что успел заметить.
Рядом с кораблем над волнами висела полоса клубящегося тумана, из которой торчали женские головы. Он узнал рабынь, которые плыли на кнорре вместе со Сванхильд, седоволосую старуху-славянку.
Поверхность тумана колыхнулась, над палубой гулко пронеслось:
— Сон приходит…
Харальд вдруг ощутил, как смыкаются у него веки. Зарычал, тряхнул головой, пытаясь отогнать дрему, что наваливалась все сильней и сильней. Красноватое сияние, горевшее перед глазами и освещавшее все не в пример ярче, чем костры на берегу, начало затухать.
— Нет, — крикнула Сванхильд.
И зачем-то дернула его за уши. Сильно дернула. Будь он бабой, наверно, стало бы даже больно.