Харальд размышлял.
Ничего страшного не случится, если Сванхильд не пойдет на этот пир. Она ранена, утомлена после похода…
Но ему это не нравилось. И он упорно желал, чтобы его невеста сегодня вечером вышла в главный зал — и села рядом с ним.
Харальд несколько мгновений размышлял. И наконец понял причину своего упорства.
Точнее сказать, причин было много. Он сделал все, что мог. Дал девчонке свободу, семью, нашел достойного отца. Вот-вот женится.
Но если Сванхильд не приживется в его краю — так и останется чужой для всех. Если не разделит его жизнь во всем, так и будет существовать только как постельная утеха ярла Харальда. Но не более того…
Не зря краке выманивал ее за борт, обещая вернуть домой. И ведь пошла, как и другие рабыни.
Значит, девчонка помнит о своих славянских краях. Тоскует о них, чувствует себя здесь чужой.
Если его не станет, то все это обернется против нее. Тоска по родным краям помешает прижиться здесь, поладить с новыми родичами — Кейлевом и его семьей…
Ну а если он все-таки победит Готфрида, тогда ее тоска обернется уже против него.
Сейчас Сванхильд по-девичьи — вернее сказать, даже по-щенячьи — к нему привязана. Но пройдет какое-то время, она привыкнет к нему, к его ласкам. Детей у них не будет.
И счастье пополам с девичьим обожанием уйдет из ее глаз. Сванхильд начнет смотреть уже как женщина. На все — и на него в том числе.
Все чаще и чаще она будет думать о том, что у нартвегров и то не так, как у людей из ее краев — и это. Все чаще и чаще будет чувствовать себя здесь чужой. Не будет понимать его радостей и горестей. Начнет понемногу отворачиваться от него, то и дело вспоминая о том, как ее когда-то украли, потом отдали ему на потеху. Привезли на чужбину…
И чем дальше, тем больше эти воспоминания будут отдавать горечью. Она начнет таить обиду. Лелеять ее.
А жизнь с берсерком и без того нелегка. Ее ждут походы и зимовья. Причем зимой в Нартвегре тоскливо. Белые снега, замерзший фьорд — Сванхильд будет смотреть на все это и тосковать. Начнет болеть.
Детей не будет, и ничто ее не удержит. В один из дней она тихо угаснет в одном из его домов. Он лишится того, что имеет сейчас — взгляда, вздохов, ладоней на своих плечах, тихого сопенья рядом по утрам. Ее тела, прохладного, когда у него все хорошо…
И горячего, согревающего, когда у него все плохо.
Но даже если Сванхильд не заболеет от тоски, отчуждение рано или поздно встанет между ними стеной. Он будет приходить к ней, чтобы потешить тело — и видеть равнодушное лицо, тоскливо поджатые губы. Заскучав, заведет себе других баб. Каких-нибудь наложниц, чтобы те к нему ласкались. Пусть даже не ради его самого, а ради золота, которое он дарит, милостей, которые оказывает.
И может быть, в один из дней, когда он обнимет Сванхильд, чтобы усмирить то, что живет в его теле — ничего не получится. Что будет потом, неизвестно.
В конце концов, он до сих пор не знает, почему меняется, побыв с ней. Может, потому, что она ему открыта? Всегда, как море перед кораблем…
Как чаша под каплей яда. Эта мысль Харальду не понравилась, и он едва не скривился. Но сдержался, чтобы девчонка не приняла его кривую рожу за признак недовольства.
Он знал, почему она к нему привязалась. С самого начала, как только попала к нему, Сванхильд была отчаянно одинока. И так же отчаянно тянулась к проблескам чужого тепла. Любого тепла.
Даже в первую ночь тянулась, несмотря на страх. Когда боялась и все-таки согласилась, не сказав ни слова — просто коснувшись и обняв.
Но похотью там и не пахло. Только тоскливым одиночеством.
А для долгой жизни с ним этого мало. Ей нужно измениться, полюбить Нартвегр как собственный край, начать понимать своего мужа — и его людей. Затворничество в его опочивальне тут не поможет.
Харальд сделал несколько шагов, опустился на кровать рядом со Сванхильд. Подумал — я выиграл столько битв…
Не проиграю и эту.
— Сванхильд.
Девчонка сидела, неловко вытянув больную ногу. Горловина его рубахи была для нее велика и открывала торчащие ключицы. Снова похудела. С краю, на плече, виднелась легкая краснота — дальше под тканью пряталась рана. Завтра надо будет повыдергивать из шва нитки, мимоходом подумал он.
— Сванхильд, — снова повторил Харальд. — Ты хочешь быть моей женой?
И чуть-чуть подправил, так, чтобы ей было понятнее:
— Хотеть — жена ярла? Да?
Она посмотрела настороженно и чуть испуганно. Кивнула, помедлив. Выдохнула:
— Да.
Харальд вдруг осознал, что еще ни разу не спрашивал ее саму — а хочет ли она стать его женой.