— Я еще вернусь, чтобы сменить рубаху, Сванхильд, — сказал Харальд, тоже разворачиваясь к выходу. Бросил через плечо, не удержавшись: — Одень пояс. Мне он на тебе нравился.
Правда, без одежды, подумал он, уже выходя.
Как только Харальд вышел, воины занесли в опочивальню сундуки с кораблей — и с одеждой Харальда, и ее собственный, оставшийся в чреве корабля, на котором она плыла с бабкой Маленей.
Правда, во втором сундуке одежда тоже была в основном Харальдова. Шерстяные штаны и рубахи ей по колено, теплые, которые она носила там, на море.
Вместе с воинами внутрь заскочили три рабыни. Подошли поближе, поглядывая с любопытством то на нее, то на кровать, где блестело золото.
— Добрый вечер, — торопливо сказала Забава. Добавила: — Идти в баня.
И заковыляла к сундуку с шелковой одеждой, после ухода Кейлева так и оставшемуся открытым. Выбрала платье не такого яркого оттенка, как остальные — темно-зеленое. Нашла рубаху к нему, желтоватого шелка.
Потом прихватила плащ из своего сундука, принесенного с корабля, отыскала кусок холста, чтобы вытереться. И вышла, стараясь хромать поменьше…
За дверью поджидали стражники — и среди них стоял один из ее братьев, Болли. Тут же подхватил ее на руки, вместе со всем тряпьем. Сообщил:
— Ярл велел отнести.
Забава сжалась у него на руках. Сказала, когда Болли поставил ее на землю перед невысокой постройкой:
— Благодарю, брат Болли.
Он важно кивнул в ответ.
Поспешно моясь в бане, Забава все вспоминала слова Харальда. Что рано или поздно ему предложат какую-нибудь деву Нартвегра. Чтобы место рядом с ним не пустовало.
О том, что предложат-то предложат, а мог бы и сам отказаться, Забава даже не подумала.
Потому что так оно и должно быть. Если она сама хочет только в постели с ним валяться, ничего больше не делая, то нечего и жаловаться, когда мужик начнет подумывать о настоящей жене. Такой, чтоб за делами приглядывала, рядом во всем была.
Место рядом с ним. Не только на пирах, но и во всех делах.
То, что оно ей не по плечу, Забава знала. Верно говорят — не в свои сани не садись…
А Харальд ее звал именно туда. В чужие сани.
Вот Рагнхильд со всем этим справилась бы, мелькнула у нее мысль.
И никогда ей не стать такой, как Рагнхильд. Даже если она вся золотом обвешается, все из шелка себе пошьет, вплоть до сапог.
Но при мысли о том, что Харальд рано или поздно заведет себе кого-нибудь вроде Рагнхильд — за домом смотреть, на пирах рядом сидеть — внутри у Забавы что-то сжималось. Упрямо так сжималось, отдаваясь тупой болью внутри и заставляя стискивать зубы.
Я хоть попробую, думала она, торопливо растирая себя куском жесткой холстины, смоченной зольным раствором — а следом обливаясь водой. Хоть попробую, а там…
Отступить и отказаться никогда не поздно.
Волосы она спешно просушила прямо над каменкой, в бане — и снова при этом пропотела. Пришлось ополаскивать тело больной рукой, здоровой придерживая на голове скрученные волосы.
Рука со стороны раненого плеча вверх поднималась с натужной болью, хоть и двигалась свободно…
Рабынь, тихо мывшихся в углу, Забава тревожить не стала. Закончив, бросила им через плечо:
— Мыться совсем, приходить потом.
И побежала в предбанник одеваться.
За дверью опять ждал Болли с охранниками. И ее снова понесли на руках. Забава по пути думала о том, что надо бы к Красаве заскочить, проведать, как она там — но сегодня не получиться. Из-за пира, из-за того, что место рядом с Харальдом не должно пустовать…
Мысль об этом вызвала у нее легкое смущение. Почему-то. Выходило так, словно ради Харальда она позабыла о Красаве. Хоть умом и понимала, что сама Красава за сестру ее никогда не считала.
И все же слабая тень стыда жалила изнутри. Красаву-то Харальд чуть не до смерти запорол. И ни за что, за одни слова глупые…
Надо думать о другом, решила Забава. О Харальде. У него тоже кругом одни беды. И чудовище это, краке, которое, чтобы завлечь его в море, сманивало туда ее. И походы постоянные, шрамы на теле. Зверь серебряный, что в нем живет, через кожу иногда проступает. Темная напасть, которая на него напала уже дважды — и всякий раз глаза гасила…
Все у нее выходило как-то неловко, второпях. И волосы, которые Забава расчесала, вернувшись в опочивальню, вдруг оказались влажноватыми, а под гребнем слиплись в пряди, вместо того, чтобы рассыпаться по плечам. И шейная гривна давила на плечи, вызывая ломоту в ране.
И рана виднелась в слишком широком вырезе рубахи — красноватая, с побуревшими от крови нитками, идущими грубыми стежками.