Евреи же, со своей стороны, тоже не признают меня своим, потому что я, заметят они, безнадежно заражен русскостью, пахну Русью и русским духом и у меня болит душа исключительно об русской судьбе. И вообще я гой — таков будет справедливый приговор справедливых евреев.
Кто же я? А никто.
Никто, никакой, ничей. Ни русский, ни еврейский. Я сам по себе. И поэтому, пожалуйста, не вешай мне соплей на уши и не обвиняй в русофобстве, если я посмею сказать, что Достоевский при всех его прониканиях в глуби и выси, в смысле практического осмысления жизни, остался ребенком. Может быть, такое суждение неверно, может быть, оно скверно, но уж наверняка — не обозначает ненависти ни к великому русскому гению, ни — тем более! — ко всей русской литературе. Куда хватанул!
И еще: если из меня час от часу прорывается вопль скорби по убитому палестинцами израильскому мальчику, это отнюдь не означает, что мы требуем, чтобы нам отдали Крым или Московскую область.
— Дядя Костя, вы слышите, я решил бежать.
— Бежать?! Куда же ты побежишь, дурень-человек?
— В Америку.
— Ты что ж, Россию ненавидишь?
Смею думать, что каждый из нас состоит из набора свойств, по крайней мере, одного зверя, а все мы вместе представляем полное собрание шедевров мировой фауны — от зайца до гиены.
К какому же зверью принадлежит Кирилл? Кирилл, защитник Масады и жертва Гулага, еврей с выдающимся умом и неуемной страстью греческой богини Немезиды? Какого зверя представляет он?
Он донес на Хромополка. Хромополка арестовали и в течение четырех с половиной часов допрашивали в местном отделении ФБР. Об этом нам рассказала Керэн во время наших блужданий по магазинам в поисках свадебного платья для ее будущей свекрови.
Богатая Америка. Нарядного тряпья навалом, а выбрать приличное платье для свадьбы, чтобы всем нам троим понравилось — не такое уж простое дело. Уставшие к концу вечера и разочарованные, потому что найти то, что хотелось, не удалось, мы зашли в забегаловку, чтобы отдохнуть и чего-нибудь попить. И вот там-то Керэн нам и рассказала, причем просто так, между прочим, как смешной и нелепый курьез. Поскольку, кроме Сашки, никаких друзей или родни у Хромополка не обнаружили, то звонили им. Это было утром, а к обеду Хромополк сам уже звонил Сашке, сказав, что все в порядке, что перед ним даже извинились за напрасное беспокойство. Ясное дело, что ни о каком доносе она не упомянула, но меня-то мысль о подлеце Кирилле прошибла моментально. Однако покипев немного, готовясь к последней и решительной перепалке, то есть к полному разрыву с ним, я подумал: а не лучше ли так? Не услугу ли мне сотворил Кирилл? По крайней мере, уж коли само ФБР ничего криминального в Хромополке не нашла, то нам, малярам, и подавно не к лицу на стенки рваться. Спасибо, Кирилл-дорогуша, твое мерзопакостное поведение только расставило все по местам да, к тому же, четко проявило кто есть кто.
Нормальный человек на этом поставил бы точку — и порядок. Нормальный, но не я.
Едва переступив порог дома, я тут же набрал его номер и устами, полными яда, поздравил его с поражением. Он немедленно понял, о чем речь, и ничтоже сумняшеся ответил:
— Что же? Ты мог от них чего-то другого ожидать? — он имел в виду американских стражей безопасности. — Это же форменные идиоты. Они же весь имидж России рисуют себе на основании того, что им скажет газета «Правда». Ты не знал этого? А? Что?..
Я положил трубку.
На другой день из разговора с Сашкой, которому я позвонил, чтобы узнать о подробностях, выяснилось, что Хромополк уже давно порвал с гэбэ, выучился на физика и прислан к ним на фирму каким-то Ростовским НИИ в качестве стажера.
— Почему же ты сразу об этом не сказал.
— Я не знал, что это сможет тебя переубедить.
— Вообще, ты прав, одно другому не мешает. Можно быть физиком, и в то же время… — начал было я, но он не дал мне договорить:
— Ну хорошо, мне не интересно. Вы все одинаковые.
Он имел в виду, что не только мы с Кириллом одинаковые, но все мы, бывшие советские верноподданные. И был, по-своему, прав, несмотря на то, что не мог понять и нашей правоты, которая тоже, очевидно, не с неба свалилась. В день нашего отъезда оттуда ему исполнилось ровно 16 лет. Я не хотел походить на Кирилла, понимая, что любая мания, в том числе и шпионо, — болезнь. И, вместе с тем, так же, как и он, как любой из нас, или почти так же, наблюдал близорукость американских политиков, когда дело касалось СССР, что, разумеется, и мне мешало полностью освободиться от подозрений насчет Хромополка. Но все же с каждым днем я все более склонялся на сторону сына и результатам ареста. Если само ФБР ничего не нашло, чего уж нам, убалтывал я себя, надрываться. Да и тысячелетье на дворе, что ни говори, а по всем приметам, обещало быть другим. Уже было частично другим, что и нас обязывало сбрасывать старые провонявшиеся шкуры.