«С Ницше, — пишет Бердяев в „Самопознании“, в книжке совсем уже взрослой, итоговой, — с Ницше у меня всегда было расхождение в том главном, что Ницше в основной своей направленности посюсторонен, он хочет быть верен земле, и притяжение высоты оставалось для него в замкнутом круге этого мира. Я же в основной своей направленности потусторонен, притяжение высоты для меня было притяжением трансцендентным».
Понятно?
Суть, оказывается, в том, что нам, трансцендентным, не ндравится посюстороннее даже тогда, когда в нем есть притяжение высоты. Даже у Ницше! Не у рядового какого-нибудь земного бездуховного хама, мещанина — фэ, фэ, фэ! — но у Ницше, у которого духовности хоть отбавляй. Почему? Потому что духовность Ницше не трансцендентна — она у него в рамках земного. Караул! Как это можно?! — Мы с ним расходились. Мы не такие. Мы уж коли духовные, то целиком — без всяких примесей какой-то там жизни и всякого прочего «замкнутого круга этого мира».
Вот тут-то и стена. Тут-то и водораздел между Западом и нами, между Ницше и Бердяевым.
Притяжение высоты на Западе, тоска по духовности и идеалу немыслима вне жизни, хорошей или плохой, правдивой или ложной, пошлой или красивой, с духами или без оных.
В России же главное — переделать все. Духовная тоска — взамен жизни. «Мы свой, мы новый мир построим» — народная транскрипция интеллигентского плача по абсолютным свободам, Божьим царствам и прочим высоким эсхатологиям и трансценденциям.
— Ты немного потише, — вежливо советует Хромополк. — Ты слишком раскричался. Бердяев выхолостил жизнь, Розанов — юдофоб, Солженицын еще что-то. Так невозможно. Быть с Россией и в то же время дерьмом мазать ее лучших людей. Тем более, что жизнь и философия — вещи разные. Никто по книгам не живет. Ни у нас, ни на Западе. И пишут наши журналы о пользе туалетов или не пишут — тоже к делу не относится. Тебе не нравится, что выстрел Богрова Солженицын объяснил националистически. Я здесь, может быть, частично согласен. Все эти Богровы были национальными кастратами, то есть, в смысле национальности — полностью бесполыми. Но прикинь психологически. Я и ты, оба безбожники, веруем в светлое будущее, во имя которого получаем приказ взорвать синагогу. Мы оба фанатики большевизма, ни у тебя, ни у меня рука не дрогнет. Но у кого-то из нас что-то где-то все-таки екнет. У кого?.. Не у меня ведь. Ну вот и суди. То же самое — при разрушении церкви. Все были безбожниками, все были интернационалистами, но где-то, в самом глубоком подполье, под кожей, у кого-то что-то екает, а у кого-то — нет… Это, если говорить о евреях и русских. А если говорить о России и Западе, то и здесь не все так просто. Время показало свой кукиш всем стараниям нацепить на Тишку западный смокинг. Кто еще, кроме Солженицына, это предвидел? Да то ли еще будет… И, вообще, ты должен понять: не все доступно голому разуму.
Моему — уж точно.
«Нужно совершенно отказаться от той рационалистической идеи, что Бог есть мироправитель, что Он царствует в этом природном мире».
Это снова Николай Александрович Бердяев. Как говорили в старину, большой оригинал.
Его отрицание традиционного Бога настолько мощно, что любой атеист должен завистью изойти. Однако не торопись. Оно, это отрицание, — лишь тактический ход в непримиримой схватке именно с ним — с атеизмом: «У меня выработалось глубокое убеждение в том, что обычные традиционные методы апологетики лишь поддерживают безбожие и дают аргументы атеизму». Каково?!
«Трудно защищать не веру в Бога, — проницательно замечает он, — трудно защищать традиционное учение о Промысле Божьем в мире. Это учение никак не может быть согласовано с существованием зла и его необычайными победами в мировой жизни, с непомерными страданиями человека».
В самом деле, мир лежит во зле и зло празднует в нем необычайные победы. И если Бог — его создатель и правитель, то Он — подлец и преступник, которого надлежит не любить, а судить, по меньшей мере. На протяжение почти двух тысяч лет, начиная с того дня, когда Церковь успешно воссела на плечах Европы в качестве официального религиозного культа и создала мир Божий, разгул Божественного фашизма захлестнул все. Потекли реки крови, гонений, изощренных пыток, сжиганий живьем на кострах, искоренение и преследование науки. И все во имя Бога, слова Божьего, Божьей истины, Божьей чистоты.
В одной Германии только, за одно столетие только — с 1450 год по 1550 год — было замучено и сожжено 100 тысяч женщин.
Их преступление? Божественная многомудрая ученость юридически свято доказала, что они — эти 100 тысяч женщин — были ведьмами.