Уже все в зале были, уже все рассаживались за столы, а мы с мамой и Нинулькой чуть задержались у боковых дверей, чтобы подняться на второй этаж. Нам, вместе с родителями Кэрен, надлежало участвовать еще в одном церемониале: торжественном выходе в зал по мраморной лестнице, как в кино, под фанфары оркестра.
Полюся, женщина экзальтированная, все вокруг замечающая, подошла ко мне с весьма таинственным и заговорщицким видом, взяла меня под руку и взволнованно затараторила:
— Ты видел Кирилла? Что-то он мне не нравится сегодня. Я видела, как он разговаривал с этим парнем. Кто это, Сашкин бос? Я не могла слышать, о чем они говорят, но Кирилл вел себя, как ненормальный. Я думаю, за ним надо посматривать. Как бы еще скандала не было. Ты же знаешь, какой он, когда выпивает. Что ты думаешь?
— Я думаю, твои страхи напрасны, не порть себе настроение.
— Ты думаешь?
— Я уверен.
— Слушай, почему ты не во фраке? Ты и так хорош, но представляешь во фраке! Ты был бы неотразим.
— Да.
— У тебя чудные сыновья.
— У меня все чудное и неотразимое. Увидимся позже. Иди в зал.
— Потанцуем?
— Обязательно.
Я уже убегал от нее, когда вдогонку услышал:
— Так ты присмотришь за ним?
В течение последующей процедуры, пока гремели фанфары и аплодисменты, пока сходили по этой торжественной лестнице, пока усаживались за стол и вздымались первые тосты, ни Кирилл, ни Полюся, ни Хромополк не вылазили из моей бедной головы. Что делать?
Можно сказать Диме, другу и родственнику. Тот бы с десяток Кириллов скрутил в бараний рог. Был страшным буяном в детстве. Да и сейчас заметно, как руки его богатырские просят порой чьей-то неприятной физиономии.
— Как бы ты его скрутил, Дима?
— Вот так… в бараний рог! А што-о жэ?
Но нет, Дима не годится по двум причинам. Во-первых, горяч, может играючи превысить полномочия. Во-вторых… во-вторых, захочет войти в курс дела, во все детали и подробности. А што-о жэ, я повидло по-твоему?..
— А што-о жэ, я повидло по-твоему? Должен травить свой организм ихней коммунистической пакостью?
Столик, за которым он сидит, — неподалеку от нашего. Все русские (пардон, еврейские) столики — на одной площадке, вместе. Мне все слышно. Думаю, что он намеренно повышает голос, хочет, чтобы я услышал и вмешался. Мы решили поставить на столы «Столичную» с единственной целью ублажить американцев. Для большинства из них знания о России исчерпываются четырьмя именами: Достоевский, Чехов, Толстой и Столичная. Дима «Столичную» на дух не переносит, и то же самое — многие русские. Не знаю, как затесалась она к ним на стол. Накладка.
Пока подхожу к ним, слышу Игорь отвечает:
— Да ты что, дурья голова! У них уже коммунизма никакого нет!
— Это, по-твоему, нэт. А по-моему, коммунызм у ных всегда будэ. Он у ных у сером растворе плавае. Знаешь этот анекдот?..
Жемчужина скабрезного фольклора, — анекдотов знает прорву, — уже готова была сорваться с его губ, как я подошел:
— В чем дело, Демьянчик?
— Што-о такое, я спрашиваю, в этом доме што-о, ничего, кроме этого троянского коня коммунизма, нету? Мы што-о, в один день так обеднели?
Игорь поправляет:
— Не троянского коня, дурья голова. А троянского зелья — ты хотел сказать. Какой же это конь?
— Сам ты конь, — отмахнулся Дима, а у меня в руках к этому времени уже была бутыль Смирновской, моментально принесенная услужливым и догадливым барменом. По-русски он явно не знал ни бэ ни мэ.
Дима, конечно, шутил на таких высоких тонах, но все же я понял, что поручать Кирилла его заботам негоже. Вернувшись к своему столику, я тотчас же опрокинул две рюмки кряду, одну за другой, не закусывая. Есть совсем не хотелось. Хотелось кернуть. Хотелось освободиться. Освободить весь механизм души и сознания от посторонних шумов и скрипов, от непрестанных перегрузок, поставляемых черт знает чем, но всегда чужим, внешним, ненужным, необязательным. Хотелось наслаждения. Простого, одноклеточного, звериного. И прекрасна так, и хороша темная звериная душа. Хотелось детства, безоглядности, игры, забавы, забытья.
Хромополк подходит. Я вижу, как он встает со стула, бросает на него салфетку, придвигает его вплотную к столу, в руке — рюмка, сейчас к нам подойдет. Так и есть — к нам приближается. Хочет выпить за здоровье бабушки. Мама опешила — краснеет, улыбается. Он тоже цветет. Говорит о внуках, о том, какие прекрасные у нее внуки — гордиться должна.
— Кто этот парень, — спросила моя сестрица Лизавета, когда Хромополк удалился, — Сашин начальник?