— А это кто? — взглянул он на Ирину.
— Невеста она у нас, — оживился Пантелеймон.
Ирина притихла.
— Собачку-то кто прибил? — равнодушно спросил лесной.
— Попрыгун он был. Все на мертвецов прыгал! — завизжала от страха старушка Анатольевна.
— Пущай бы и прыгал, — строго ответил незнакомец.
Его уже все прозвали между собой лесным, не лесником, а именно лесным. Правда, Пантелеймон осторожно тявкнул:
— Фамилия-то как ваша, имя, отчество?
Но его устыдили: у таких, мол, не спрашивают.
— Ну, ежели он начальство, тогда конечно, — бормотнул Пантелеймон и выпил.
Потихоньку обстановка разрядилась. Только Клеопатрушка периодически взвизгивала:
— Я жить, жить хочу! Очень хочу!
Толстяк Леонтий глядел на нее влюбленными глазами.
А невеста плакала.
Вдруг, среди опять возникшей мертвой тишины, незнакомец, посмотрев на пол, сурово проговорил:
— Ирина, давай я на тебе женюсь. Будем в лесу или где-нибудь
еще жить. У меня семь жен было, и все померли. Выходи за меня, далеко-далеко пойдем. Я тебя уму-разуму научу.
Все ошалели.
А Ирина, заплаканно взглянув на гостей, внезапно закричала:
— Согласная! Согласная! Хочу замуж!
— Иринушка, ты што? — ахнул Антон. — Ты погляди, как он страшен!
Антон сам испугался своих слов. Но все и так видели, что незнакомец — страшен. Страшен не только своей формой и ростом, но и взглядом — темным, пригвождающим, а еще более страшен — духом.
Но на замечание Антона незнакомец, оглядев всех и покачав головой, ответил спокойно:
— Ох, ребята, ребята. И девочки. Страшных вы еще не видали. Жалею я вас. Да разве я страшен? На том свете вы, что ли, не бывали? Жути не видели? Дурачье, дурачье. Разве я жуток?
И лесной даже захохотал, указывая на себя:
— Ирок, разве я страшен? Ирина Васильевна покраснела.
— Да они хотят моему счастью поперек стать! Да вы милый, пригожий!! — и она даже слегка потрепала незнакомца по щеке, при этом у того во рту обнажился большой зуб, скорее похожий на клык. Но глаза чуть-чуть помягчели в выражении.
— Ты что, Ирка! — взвизгнула Клеопатра. — Жениха своего забыла? Он еще, может быть, живой!
— Какой же он живой? Он весь раковый! — чуть не завыла Ирина, плеснув в Клеопатру водкой из рюмки. — Что же мне прикажешь, за мертвеца выходить?!! В гробу медовый месяц справлять?!! Да?!! — Она зарыдала. Потом очнулась, всхлипывая. — Никто не хочет понять нашей горькой женской доли, нашего терпения! — заплакала она опять. — Конечно, хоть в гробу, да не одна. Все правильно. Но вот же живой сидит. — И она обернулась к лесному. — Хороший, милый, простой, красивый. Что же мне, век замуж не выходить? Сколько можно ждать?!! Выхожу за него, выхожу, пусть берет! — истерически закричала она и поцеловала волосатую большую руку незнакомца.
— Дело сделано! — гаркнул лесной. — По рукам. Продолжаем свадьбу. Девчаты, ребяты! Пьем за счастие! Чтоб и на том свету нам быть счастливыми!
— Чтой-то вы тот свет все время поминаете, — пискнула старушка Анатольевна.
Но свадьба заполыхала с новой силой.
— Ох, до чего же мы дожили у нас в Советском Союзе, — опять закряхтела старушка Анатольевна. — Я теперь больше на свадьбы — ни-ни. Сумасшедшие все какие-то. Не иначе как конец света приближается.
Но ее никто не слушал. Лились самогон, квас, наливки. Все пели, хохотали, целовались. Улыбалась и девушка с золотыми волосами, нечеловеческой красоты, которую раньше почему-то никто не замечал.
— Все сбудется, — говорила она.
Как призрак ходила вокруг стола девушка-двойник. Николай плакал в стороне. Трое из гостей уже лежали на полу. Незнакомец поглядывал то на потолок, то на время. Кричала птица.
К столу подошел мертвец, при жизни Семен Петрович.
— И мне налейте, — сказал он.
Незнакомец, подземно и дико захохотав, похлопал его по плечу.
— Ну, наконец-то. Я ожидал этого. Давно пора. Присоединяйтесь! Свадьба продолжается! — крикнул он в остолбеневшее окружение.