— Весьма возможно, если жена не умеет готовить… но Люсиль не хочет оставаться.
— Я не уверена, что Люсиль осталась бы, если бы вы женились, — смело высказалась Фредерика.
— Потому что, по ее мнению, это будет неправильный выбор?
— Наверное.
— Но Люсиль любит детей… а я надеюсь завести кучу детей.
Фредерика завела машину, не дожидаясь приказа. Вероятно, солнце пекло нещадно, потому что ей стало немного дурно.
— Может, пора ехать?
Лестроуд тщательно загасил сигарету в пепельнице.
— Времени у нас полно, — ответил он. — Но, наверное, ехать можно. — Он улыбнулся, не поворачивая головы. Улыбка была, как всегда, холодной, несколько загадочной — может, даже слишком загадочной, подумала бы Фредерика, если бы набралась храбрости посмотреть на него. — Кстати, — бросил он, наблюдая, как она переключает скорости, — надеюсь, вы поймете меня, если я сделаю некоторое некритическое замечание. Вы же знаете пословицу: «У стен есть уши».
Фредерику бросило в жар. Она вся пылала, когда они выехали из аллеи, но не проронила ни слова. Она отлично поняла, что Лестроуд имеет в виду вчерашнюю ночь, когда она подслушивала… а подслушивая, услышала больше, чем он того хотел.
Леди Диллингер и сэр Адриан были от души рады видеть их. После кофе сэр Адриан препроводил Фредерику в розарий, а Лестроуд закрылся с леди Диллингер в библиотеке, чтобы обсудить интересующую ее проблему.
Для Фредерики это был исключительно удачный день, и, если б не гложущий ее червь, она была бы счастлива. Диллингеры обращались с ней так, как если бы она была не служащая Лестроуда, а его близкая приятельница; а если даже они и помнили об этом, это ни в малейшей степени не отражалось на их обращении с ней.
Ленч устроили в красивой столовой с низкими потолками, с драгоценным серебром в сервантах и солидным дворецким, возглашавшим что-то важным голосом каждый раз, когда обносил их очередным блюдом. По окончании ленча Фредерику попросили разлить всем кофе в гостиной, а потом ее усадили у ног леди Диллингер, будто любимую дочь или избранную гостью, и она внимала светскому обмену шутками между хозяевами и мистером Лестроудом, не присоединяясь к беседе и с грустью думая про себя, как хорошо было бы, если б жизнь всегда была такой мирной и приятной, как сейчас… И вдруг, словно тень в ясный полдень, ее пронзила мысль, что, как только ее сестра выйдет замуж, ей больше уже не придется вот так сидеть с Хамфри Лестроудом, потому что не придется возить его на машине; Розалин, несомненно, воспротивится этому, потому что и сейчас выказывает ревность, когда Фредерике надо уезжать куда-то с хозяином на весь день. Как раз сегодня утром она чуть ли не сцену устроила — и она добьется своего, заставит сестру бросить работу, благодаря которой нашла себе мужа.
Но пока что Лестроуд еще не муж Розалин… Когда же они остались на чай, ей выпало еще несколько часов воображать, что все совсем не так и что никакая она не водительница Лестроуда, а некто гораздо более близкий ему, — отчего она смотрела на его друзей с особенной теплотой.
Она незаметно посмотрела на него. Он уютно расположился в глубоком кресле с ярким цветным покрывалом поверх потертой кожи и покуривал трубку, что каким-то образом, как ей казалось, делало его недосягаемым для Розалин. Розалин терпеть не могла трубки и даже сигары, и, будь она на месте леди Диллингер, она бы никому не позволила курить в гостиной. Но леди Диллингер ничто не смущало, даже то, что ее гость привез с собой на ленч собственную служащую. Пока мужчины курили и беседовали — сэр Адриан был большим любителем сигарет, — она взяла Фредерику под руку и поднялась с нею в свою комнату, где стала говорить с ней как женщина с женщиной — симпатичная пожилая женщина с молодой, — и Фредерике показалось, что в ее обращении с ней было что-то превышающее светскую вежливость, а когда она смотрела на нее, та все время улыбалась. Она улыбалась и тогда, когда показывала свои ювелирные драгоценности и рассказывала о своей жизни и семье… о долгих счастливых годах, прожитых с сэром Адрианом, которого явно все еще боготворила. Брак был главной темой разговора; леди Диллингер почему-то очень интересовало, хочет ли Фредерика, когда придет ее день, венчаться в церкви — в норманской сельской церквушке. Фредерика не сомневалась, что если она и выйдет замуж, то будет к тому времени далеко отсюда, а потому затруднялась ответить с определенностью и уверенностью, коих добивалась от нее леди Диллингер, отчего, когда они покинули комнату и присоединились к мужчинам, на лице пожилой дамы было некоторое разочарование.
Хамфри встретил Фредерику любезной улыбкой, словно действительно рад был видеть ее, и предложил прогуляться по лесу. Эплби-Мэнор со всех сторон окаймляли замечательные буковые леса, а она, насколько он помнил, любительница лесных прогулок.
Сэр Адриан отправился к себе вздремнуть, а леди Диллингер хотела написать письма, так что на прогулку они отправились вдвоем. Фредерика чувствовала себя немного скованной, потому что желание хозяина побродить по лесу с девушкой, которая по долгу службы возит его на машине, казалось ей не совсем нормальным. У него же, напротив, было прекрасное настроение, и не успели они дойти до опушки, чтобы оказаться под сенью деревьев, как он сообщил ей причину своего оживленного состояния:
— Я сделал леди Диллингер своей матушкой-исповедницей, и ей все известно о моих матримониальных планах. Она в восторге. И я тоже! — Он подхватил кусок мха и с юношеским задором запустил его в небо. Затем повернулся к Фредерике и улыбнулся: — А вы не хотите тоже поздравить меня, Фредерика?
— Но вы же понимаете, я не имею ни малейшего представления, на ком вы собираетесь жениться, — с трудом выговорила она.
— Так-таки и не имеете? — На лице у него было лукавое выражение — лукавое и веселое одновременно. — Но я же говорил, что у такой… м-м-м… маленькой стены… такие длинные уши, говорил ведь?
Фредерика побледнела: наверное, в лесу было очень душно.
— Вы хотите сказать… вы хотите сказать?..
— Прошлой ночью? — Лестроуд выглядел таким добродушным, в глазах его играли веселые искорки. — Скажите мне, что вы подслушали вчера ночью, — повелительным тоном проговорил он, — и как все это истолковали.
Фредерика бросила на него отчаянный взгляд:
— Вы собираетесь жениться на Розалин.
Бесенята в его глазах смущали ее.
— И вы желаете мне всего самого лучшего? Вы желаете мне счастья — так, что ли? — Он придвинулся к ней поближе. У нее было такое чувство, что он играет с ней как кошка с мышкой. — Коль скоро я ваш будущий шурин, Фредерика, то почему бы вам не поздравить меня? А раз уж мы будем связаны узами брака, то почему бы вам не сопроводить свои поздравления поцелуем? Я уверен, ваша матушка непременно поцелует меня, как только услышит об этом!
Фредерика отвернулась, готовая бежать от него, но он схватил ее за руки и, хищно смеясь, прижал к себе. Он запрокинул ей голову, чтобы заглянуть в глаза, и то отчаяние, которое он в них увидел, очевидно, доставило ему жестокое удовольствие. Он выдавил из себя какие-то звуки, которые можно было истолковать как одобрение, и расхохотался, а потом она оказалась в его железных объятиях, и его твердые мужские губы приникли к ее губам.
В глазах у Фредерики поплыли далекие кроны деревьев и проблески синего неба. Он не выпускал ее из своих объятий, и поцелуй все длился и длился. Когда же он, наконец, отвел свое лицо и посмотрел на нее сверху вниз странным взглядом — при этом лицо его казалось бледным в лесном полумраке, — она покачнулась и упала бы, если б ее не держали еще его руки.
— Итак, — проговорил Лестроуд, — в качестве будущей золовки и персонального шофера тебе есть что предложить. Губы у тебя очень соблазнительны, а если говорить начистоту, то не слишком сильно ты сопротивлялась поцелую под сенью молчаливого леса…
Но лес уже не был молчаливым. Старый дворецкий с треском продирался сквозь заросли, разыскивая их. По его лицу видно было, что случилось что-то необычное.
— Сэр Адриан, сэр… — запинаясь, проговорил он. — Ему внезапно стало плохо, и мы послали за доктором. Леди Диллингер… леди Диллингер хотела бы видеть вас, сэр!